В нашем нью-йоркском квартале живет бомж-негр. Раньше он клянчил мелочь, а теперь принялся рисовать. Пошел в пункт металлолома, спер старые банки из-под краски, там еще кое-что оставалось. Бог его знает, откуда он достал кисточку. Но потом он начал рисовать на всяком попавшемся под руку хламе – картонках, бумаге, любой плоской поверхности. И у него при этом на удивление здорово получалось. Он рисовал пейзажи, разные места нашего района, собак, всякую прикольную фантастику… Да, среди бомжей этот парень был настоящим Микельанджело. Продавал он свои творения за 50 центов или за доллар. На эти деньги покупал бухло и напивался до потери пульса. Ничего не скажешь – настоящий художник.
Затем он стал писать портреты. Почему-то они никому не нравились. Я как-то раз говорил об этом с соседкой, у ей от этого разговора было совсем не по себе. Она заказала у него портрет и, как она утверждала, он совсем не был на нее похож у вызывал у нее омерзение. Я попросил показать портрет. Он был изумителен, невероятно правдоподобен. Когда я сказал это вслух, она влепила мне затрещину и велела проваливать из ее дома. Больше она со мной не разговаривала.
Но я все равно был так поражен картиной, что попросил бомжа написать мой портрет. Он сказал, что это обойдется в два бакса; я заплатил авансом, и он велел прийти за готовым портретом на следующий день. И вот я пришел в то место, где он обычно ошивался, дрожа от нетерпения, но бомжа там не было. Я здорово разозлился и подумал, что он надул меня. Но потом я увидел, что к стене здания прислонена завернутая картина, а на обертке написано мое имя и прикреплена записка. Она состояла из одного слова: «Удачи».
Я сорвал обертку и ужаснулся. Мое лицо было изуродовано. Исковеркано. Болезненно искажено так, что сразу заболели глаза. На портрете я был совершенно точно изображен при смерти, если не уже мертвым. Мое тело пожирали вороны и черви.
Я не услышал, как сзади подошел один из соседей и сказал: «О, классный портрет. Надо будет и себе такой заказать».
Он произнес это как будто мимоходом и пошел своей дорогой, но я успел на него взглянуть. Его тело было деформированным и уродливым. Он шел какой-то искривленной походкой, а за ним шлейфом тянулись черви и вороны, пожиравшие его тело. Я огляделся – все, что меня окружало, и люди, и дома, и предметы – все выглядело так, как на картине. От того, что я вижу, у меня постоянно болят и слезятся глаза. Все безобразно и омерзительно. И все говорят, какой у меня прекрасный портрет.
Как я ни пытаюсь, никак не могу отговорить их заказать такой же.