Во мне всё банально настолько, что мелодраммы с хэппи эндом кажутся замысловатыми историями
Во мне всё так, будто меня не меняли июнь, когда променяли на билеты вокзала без особого плана
Без особой потребности лета в вену, да и тротуары с отпечатками в декабре на белом до невозможности
невыносимы
Стёрты и побиты, как воспоминания, которые вспоминаю только я. Шарфы, варежки и руки под пуловером под лопатками вшиты.
Вспоминаются, да больно, а сейчас, как побитый телевизор. Не даёт сигнала и плачет синими синяками на лице и приглушённым свистом колонок.
А ты ещё. Ещё один осколок, порезавший горло и потолок и вбит в сердечную мыщцу.
Ещё один недоехавший, недопитый не будний и не выходной. Мне бы скрыться.
Но я ищу децибелы твоего голоса в трещинах стен. Не нашла.
Упала, сорвалась с крыши и дала взятку ангелам чтобы смотреть в твои зелёные глаза.
Оказалось отдала душу. А через неделю сказали, что она слишком гнилая и вернули.
Я бы сделала из неё кислородный коктейль и продала бы тебе рублей за пять. Но она настолько просрочена, что ни дать/ни взять.
В этом городе много моей жизни. Ямочек, рук и улыбок. А сейчас только станции по рукавам.
И где-то далеко внутри отдаётся тихим стоном пролетевшая электричка. Это ты.
Всё что осталось - безлюдная улица на проспекте, тусклые краски мертвого ноября, зекрала луж. Уже не помогут бинты.
И это не любовь, знай. На побитом, продрогшем и помнится, как смеялись твои ресницы.
Вместе с ними умирала я, а сейчас не походишь за руку с телами без имён даже
Не встретишь тебя на проспекте и не обнимешь крепко
Воспоминания к чёрту, терпкие
Я разбивалась чёртову дюжину раз, но разбится о твои колени хочется меньше всего
О колени, с которых смотрела в небо на той лавочке у причала, серьёзно
Их склевали птицы и нечем видеть. нечем дышать.
Мне бы быть сейчас чуть ближе, чем можется, чем кажется, чтобы не харкать кровью в трубку, так впившуюся в ладонь. Мне бы на твоей остановке ждать не автобус, а тебя.
Но я жду автобус.