«Черный Обелиск» Ремарка не зацепил с самых первых страниц, нет. И я никак не могла думать, что эта книга будет чересчур наполнена столь глубокими мыслями. Каждая из них заставляет размышлять, так, что просто-напросто теряешься между станциями метро. И мыслей на пару страниц точно накатаешь сходу. Настроение вечных поисков, разменивания и раскалывания на мелкие кусочки, позднее понимание нужности Женевьевы, а вернее Изабеллы, тщетное метание из огня в воду. Последняя глава расставила все точки над i, и снова, эта тема отъезда и новой жизни – такая манящая и сладостная.
v …и я вдруг удивляюсь, почему он называет шизофрению болезнью. Разве нельзя было бы с таким же успехом считать ее особым видом душевного богатства? Разве в самом нормальном человеке не сидит с десяток личностей? И не в том ли разница только и состоит, что здоровый в себе их подавляет, а больной выпускает на свободу? И кого в данном случае считать больным?
v Мы смотрим на вечернюю зарю. Пыхтя, подходит поезд и исчезает в черном дыму. Странно, думаю я, сколько убитых видели мы во время войны – всем известно, что два миллиона пали без смысла и пользы, - так почему же сейчас мы так взволнованы одной смертью, а о тех двух миллионах почти забыли? Но, видно, всегда так бывает: смерть одного человека – это смерть, а смерть двух миллионов – только статистика?
v - Каково ваше мнение о жизни? – спрашиваю я. Он задумвается:
- Утром другое, чем вечером, зимой другое, чем летом, перед едой другое, чем после, и в молодости, вероятно, другое, чем в старости.
- Правильно. Наконец-то я слышу разумный ответ.
- Ну и хорошо, только, если вы сами знаете, зачем тогда спрашивать?
- Спрашивать полезно для самообразования. Кроме того, я утром ставлю вопрос иначе, чем вечером, зимой иначе, чем летом, и до спанья с женщиной иначе, чем после.
- После спанья с женщиной? – говорит Вильке. – Верно, тогда все кажется другим! А насчет спанья я и позабыл!
v Женщина, которую пожелал другой мужчина, тут же становится нам дороже. Уж так водится, что на человека гораздо больше влияют относительные ценности, чем абсолютные.
v А вы не находите, что ставить человеку в вину его молодость – самое неубедительное возражение, какое можно придумать?!
v Должно быть, всегда любишь слишком мало – и от этого все человеческие несчастья.
v Несчастье не в том, что невозможно слиться до полного единства и приходится расставаться, каждый день и каждый час. […] Всегда один из двух умирает раньше другого. Всегда один из двух остается.
v Но кто из нас действительно знает, что такое другой человек?
v Только если окончательно расстанешься с человеком, начинаешь по-настоящему интересоваться всем, что его касается.
v — Пустяки, — отвечает Герда, — я считаю, что прошлогодняя мода была элегантнее. Особенно эти восхитительные туфли из кожи ящерицы, в которых ты сейчас. Они с каждым годом нравятся мне все больше.
Я заглядываю под скатерть. На Рене действительно туфли из кожи ящерицы. Как Герда их разглядела, сидя за столом, — одна из вечных загадок женской природы. Просто непостижимо, почему эти особые таланты слабой половины человечества не используются более практичным образом — например, в артиллерии для наблюдений за противником из корзины привязанного воздушного шара или для других столь же культурных целей.
v - Какие вы еще мальчишки! – замечает Рене, покачивая головой.
— И хотим остаться ими. Стареть – дело самое простое.
v Сегодня я решил уехать из этих мест и поэтому ощущаю поток жизни с удвоенной силой, я чувствую ее во всем: в запахе свежих опилок и в лунном свете, в шорохе и скольжении парочек, в невыразимо волнующем слове «сентябрь», в моих пальцах, которые шевелятся, готовые схватить эту жизнь, в моих глазах, без которых все музеи мира опустели бы, в призраках, привидениях и во всем преходящем, в отчаянном беге земли, несущейся мимо Кассиопеи и Плеяд, в предчувствии бесконечных неведомых садов под неведомыми звездами, а также важных должностей в больших неведомых газетах, в предчувствии рубинов, сейчас срастающихся под землей в пунцовое сияние…
v Каждый день какая-то часть нас самих умирает, но и каждый день мы живем немного дольше… и тот, кто ничего не хочет удержать, владеет всем.