Она раскрасила губы огнем карминным, чтоб стать, как все, чтоб быть - под одну гребенку.
Она отвыкла, чтобы ее кормили, она выбирает ежиков в "Детском мире" - и продавщицы спрашивают
" ребенку"?
Ее цвета - оранжевый с темно-синим, она сейчас тоскует, но тем не менее она умеет выглядеть
очень сильной. Она давно не казалась такой красивой - чтоб все вокруг шарахались в онеменьи.

Не то чтоб она болеет - такое редко, ну, раз в полгода - да и слегка, негромко. А вот сейчас -
какие ни ешь таблетки, в какие ни закутывайся жилетки - царапается, рвет коготками бронхи.

Она обживает дом, устелив носками всю комнату и чуточку в коридоре. Она его выкашливает кусками,
она купила шкафчик и новый сканер, и думает, что хватит на наладонник.

Ее любимый свитер давно постиран, она такая милая и смешная, она грызет ментоловые пастилки,
она боится - как она отпустила - вот так, спокойно, крылышек не сминая.

Она не знает, что с ним могло случиться, кого еще слова его доконали. Но помнит то,
что он не любил лечиться, и сладкой резью - родинку под ключицей и что он спит всегда
по диагонали.
Она подругам пишет - ты, мол, крепись, но немного нарочитым, нечестным тоном, разбрасывает
по дому чужие письма, и держится, и даже почти не киснет, и так случайно плачет у монитора.

Она совсем замотанная делами, она б хотела видеть вокруг людей, но время по затылку -
широкой дланью, на ней висят отчеты и два дедлайна, и поискать подарок на день рожденья.

Она полощет горло раствором борной, но холодно и нет никого под боком. Она притвориться
может почти любою, она привыкла Бога считать любовью. А вот любовь почти что отвыкла - Богом.

Всё думает, что пора поменять системку, хранит - на крайний случай - бутылку водки.
И слушает Аквариум и Хвостенко. И засыпает - больно вжимаясь в стенку - чтоб не дай
Бог не разбудить кого-то.