в приветливом роду кошачьем
ты был к злодеям сопричтен.
и жил, и умер ты иначе,
чем божий требует закон.

мы жили вместе. в розном теле,
но в глухоте одной тюрьмы.
мы оба плакать не хотели,
мурлыкать не умели мы.

одна сжигала нас тревога.
бежали в немоте своей,
поэт - от ближнего и бога,
а кот - от кошек и людей.

и, в мире не найдя опоры,
ты пожелал молиться мне,
как я молился той, которой
не постигал в земном огне.

нас разлучили. злой обиде
был каждый розно обречен.
и ты людей возненавидел,
как я божественный закон.

и, выброшен рукою грубой
в безлюдье, в холод, в пустоту,
ты влез туда, где стынут трубы,
где звезды страшные цветут…

и там, забившись под стропила,
ты ждал - часы, года, века, -
чтоб обняла, чтоб приютила
тебя хозяйская рука.

и, непокорным телом зверя
сгорая в медленном бреду,
ты до конца не мог поверить,
что я не вспомню, не приду…

я не пришел. но верь мне, милый:
такой же смертью я умру.
я тоже спрячусь под стропила,
забьюсь в чердачную дыру.

узнаю ужас долгой дрожи
и ожиданья горький бред.
и смертный час мой будет тоже
ничьей любовью не согрет.