Она могла бы быть той самой принцессой цирка, сорвавшейся с каната, после чего этот маленький никчемный, но вечно праздный мир укрылся бы одеялом хмурого холода и конфетти на мокром от слез клоунов асфальте.
Она всего лишь красивая открытка на память.В чьих-то стеклянных душах хранятся ее моменты, для кого-то запах волос и гладкость плеч, для кого-то искренние слова сказанные невзначай, ее слезы и смех, ее глупости и пороки, вкус ее губ, цвет ее глаз, пронзительность хохота, колкость фраз, сладость шепота, ритм дыхания. Для кого-то она случайная незнакомка залетевшая в память, как яркая птичка, для кого-то она холод на простынях, который не умещается в, сжатый от ночной боли, кулак.
Она меняла жизни, меняла людей.
В ее единственной, подаренной свыше власти, было лишь одно-переписывать сценарии, она меняла мысли, расписания полетов, превращала живые детские глаза в зрелые и бездушные. Она приходила с чемоданчиком на порог твоего дома, там могла быть спрятана нежность, но могла быть и боль, и острые ножи. И она всегда уходила, оставляя за собой следы на душе, как те следы, что оставляют идя по мокрому песку.Это всегда очень трепетно, очень нежно, очень глубоко.
Была ли она дьяволом или ангелом, пила ли она кровь или шампанское, она превращала тоску в шумный цирк, ее улыбка заставляла биться сердца чаще, даже если это была всего лишь открытка.
Она могла подойти к тебе и закрыть на минуту глаза рукой, отдать тебе всю свою нежность и страсть, отпустить ладонь, и ты бы выгнал ее из дома от страха или того, что одним взглядом она снимала больше, чем просто одежду с тебя. Она еще совсем молода и призвана к вечной свободе, но за ее спиной то ли искалеченные сердца, то ли познавшие любовь, за ее спиной перекроенные судьбы или выстроенные заново. Она вонзала самое порочное в судьбы самых невинных одним взмахом ресниц, не прикладывая ровным счетом никаких усилий.
Она просто веселилась и словно шла по тонкому канату ведя за собой. Она легко отпускала, зная, что всегда будет карманной открыткой на память, ее не забудут никогда.
Кто-то найдет ее в самолетах пролетающих над городом, кто-то в самой теплой ночи холодного апреля, в бокалах виски и запахе бензина, в паре красивых туфель на витрине или смехе, раздавшемся из школьного двора. Ей легче быть открыткой, нежели чтобы кто-то пытался раскрыть ее, как книгу.
Она дарила лишь момент на память и свой образ.
Это не говорит о том, что в ее истории не было страниц, были тома, целые тома, но они со временем стали слишком сильным активом, способным разрушить ее кукольный мир в котором она была королевой.
На часах будет девятый час вечера, ее голос не разбудит его одинокий телефон, ему покажется, что так уже милион долгих и тоскливых лет, он глянет на открытку и может случайно почувствует, как сейчас она совсем одна дома красит ногти ярко красным лаком, молча, словно не дыша, словно не жива и вовсе, лишь изредка протягивая пальчики к бокалу белого вина, выпивая глоток, чтобы снова сделать вдох. И ее время уже близится к 11, самое красивое платье лежит на кровати, ее туфли сверкают на полке, ее волосы назойливо развивает ветер, что изредка врывается из окна, но она не гонит его, она улыбается ему.
Этот город будет снова в ее власти, десятки людей снова запутаются в ее паутинах, она будет смеяться так, будто обжигает огнем, она будет плакать, будто нарошно веселит весь этот примитивный зал. Он будет знать, в ее кармане полно денег, чтобы даже никогда не работать, но она бы застрелилась уже давно, если бы не ее амбиции, она будет тратить деньги на авиарейсы и платья на каждый вечер, она будет делать только то, что она хочет, ее часы будут идти ровно в том такте, в котором ей вздумается, и если эта была задумка свыше, то для нее она покажется не такой уж плохой идеей.
И может только отчаяние и тоска иногда будут хватать ее за косы, но она знает, сколько нужно денег, чтобы откупиться от этого за вечер.
Сколько вокруг людей, чтобы они веселили ее так, чтобы отчаяние и тоска истекали горечью ко дну.
everything is permitted (c)