Ты садишься в метро и плачешь: «Да что ж такое?

Почему она не оставит меня в покое?

Неужели её не тошнит от дешёвых драм?»

А она, как и прежде, на слёзы плевать хотела.

Достаёт свой любимый скальпель, втыкает в тело,

Деловито вскрывая недавно заживший шрам.

Под одеждой – отметины, ссадины, россыпь скважин,

Из тебя вытекает не кровь и не лимфа даже,

А глухая тоска и жалость к самой себе,

Кислотой выжигая узоры, пятная кожу.

Надоело? Знаешь, и ей надоело тоже –

Эта вечная бледность и трещина на губе,

Неживые игрушки, засохшие насмерть краски,

По утрам – усталость, как будто ложилась в каске,

Отраженье всмятку. Полдень седьмого дня.

У тебя же – помнишь? – звенело, дрожало, пело,

Барабаня в венах, где нынче – остывший пепел,

Так какого чёрта ты прячешься от огня?

Подожди, вот она отвернётся, пожмёт плечами,

Аккуратно поставит кружку с зелёным чаем

И уедет ночным в Петропавловск, а, может, в Тверь.

Ты, конечно, продержишься сутки-другие-месяц,

Притворяясь, что камень внутри ничего не весит…

Извини, я не зн аю, куда ей звонить теперь.