Все было увешано скульптурами. С потолка вдоль стен на маленьких белых веревочках свисали увесистые, раскачивающиеся от своей тяжести, почти касаясь друг друга, белые гипсовые ангелы. Большинство были сделаны лишь по пояс. Как бы в компенсацию за отсутствие ног, в изящных, полных ручках божественных женщин и мужчин красовались флейты и миниатюрные арфы, на их головах были венки. Скульптуры покачивались туда-сюда, как покачивается увлеченный своей игрой пианист, но лица у них были напротив, совсем не радостные: истощенные, изможденные, уставшие. Ангелы больше не хотели раскачиваться, они устали держать эти никчемные флейты и быть обрезанными по пояс. На их лицах был то ли испуг, то ли усталое страдание, которое определенно портило фигуры. В колодцах, какие каждый скульптор делает своим святейшим произведениям вместо зрачков, прячутся дневные лучи, мгновенно чернея внутри бездонных дыр, и придавая ангелам вид глубокого ума и задумчивости. В их глазах таилось что-то, чего ни один художник не смог бы передать с помощью ярких красок при изображении радужки, или красных молний на белках глаз. Что-то задумчиво-грустное, по-людски простое и божественно тонкое запечатлевало ангельские взгляды в памяти созерцателя лучше, чем пристально, часами рассматриваемая фотография этих произведений. Ни одна из репродукций не смогла бы передать того, чем наделил безымянный скульптор эти, уже довольно поблекшие, кое-где треснувшие готические фигуры. При одном взгляде на усталые их силуэты становилось понятно насколько тщательно, насколько долго и бессонно этот, почти абстрактный человек, совершал свои тончайшие манипуляции. Выверял размеры, делая легчайшие прикосновения к шершавой поверхности гипса, отходил, примерялся, на расстоянии понимал каждую свою неточность. Потом подходил, каждый раз, как будто заново прося разрешения вмешаться в грубую структуру материи, снова отходил, и так, кажется, до бесконечности. До бесконечности, способной, однако закончиться. Но только, когда человек слышал терпкий, как вино, грубоватый, с хрипотцой, тлеющий, как угольки, женский голос через пару комнат от него. Этот голос звал его к ужину.