Ранее утро…8 марта. Будильник зазвенел, и даже не успев, как следует
начать свою песню, умолк под натиском моего пальца. Почти в темноте
оделся, тихо прикрыв входную дверь, направился к базару. Чуть стало
светать. Я бы не сказал, что погода была весенней. Ледяной ветер так и
норовил забраться под куртку. Подняв воротник и опустив в него как можно
ниже голову, я приближался к базару. Я еще за неделю до этого решил, ни
каких роз, только весенние цветы… праздник же весенний. Я подошел к
базару. Перед входом, стояла огромная корзина с очень красивыми
весенними цветами. Это были Мимозы. Я подошел, да цветы действительно
красивы. — А кто продавец, спросил я, пряча руки в карманы. Только
сейчас, я почувствовал, какой ледяной ветер. — А ты сынок подожди, она
отошла не на долго, щас вернется, сказала тетка, торговавшая по
соседству саленными огурцами. Я стал в сторонке, закурил и даже начал
чуть улыбаться, когда представил, как обрадуются мои женщины, дочка и
жена. Напротив меня стоял старик. Сейчас я не могу сказать, что именно,
но в его облике меня что-то привлекло. Старотипный плащ, фасона 1965
года, на нем не было места, которое было бы не зашито. Но этот
заштопанный и перештопанный плащ был чистым. Брюки, такие же старые, но
до безумия наутюженные. Ботинки, начищены до зеркального блеска, но это
не могло скрыть их возраста. Один ботинок, был перевязан проволокой. Я
так понял, что подошва на нем просто отвалилась. Из — под плаща, была
видна старая почти ветхая рубашка, но и она была чистой и наутюженной.
Лицо, его лицо было обычным лицом старого человека, вот только во
взгляде, было что-то непреклонное и гордое, не смотря ни на что. Сегодня
был праздник, и я уже понял, что дед не мог быть не бритым в такой
день. На его лице было с десяток порезов, некоторые из них были заклеены
кусочками газеты. Деда трусило от холода, его руки были синего цвета…
его очень трусило, но она стоял на ветру и ждал. Какой-то не хороший
комок подкатил к моему горлу. Я начал замерзать, а продавщицы все не
было. Я продолжал рассматривать деда. По многим мелочам я догадался, что
дед не алкаш, он просто старый измученный бедностью и старостью
человек. И еще я просто явно почувствовал, что дед стесняется
теперешнего своего положения за чертой бедности. К корзине подошла
продавщица. Дед робким шагом двинулся к ней. Я тоже подошел к ней. Дед
подошел к продавщице, я остался чуть позади него. — Хозяюшка… милая, а
сколько стоит одна веточка Мимозы, — дрожащими от холода губами спросил
дед. — Так, ану вали отсюдава алкаш, попрошайничать надумал, давай вали,
а то… прорычала продавщица на деда. — Хозяюшка, я не алкаш, да и не пью
я вообще, мне бы одну веточку… сколько она стоит? — тихо спросил дед. Я
стоял позади него и чуть сбоку. Я увидел, как у деда в глазах стояли
слезы… — Одна, да буду с тобой возиться, алкашня, давай вали отсюдава, —
рыкнула продавщица. — Хозяюшка, ты просто скажи, сколько стоит, а не
кричи на меня, — так же тихо сказал дед. — Ладно, для тебя, алкаш, 5
рублей ветка, — с какой-то ухмылкой сказала продавщица. На ее лице
проступила ехидная улыбка. Дед вытащил дрожащую руку из кармана, на его
ладони лежало, три бумажки по рублю. — Хозяюшка, у меня есть три рубля,
может найдешь для меня веточку на три рубля, — как-то очень тихо спросил
дед. Я видел его глаза. До сих пор, я ни когда не видел столько тоски и
боли в глазах мужчины. Деда трусило от холода как лист бумаги на ветру.
— На три тебе найти, алкаш, га га га, щас я тебе найду, — уже
прогорлопанила продавщица. Она нагнулась к корзине, долго в ней
ковырялась… — На держи, алкаш, беги к своей алкашке, дари га га га га, —
дико захохотала эта дура. В синей от холода руке деда я увидел ветку
Мимозы, она была сломана по середине. Дед пытался второй рукой придать
этой ветке божеский вид, но она, не желая слушать его, ломалась пополам и
цветы смотрели в землю… На руку деда упала слеза… Дед стоял и держал в
руке поломанный цветок и плакал. - Слышишь ты, что же ты,
делаешь? — начал я, пытаясь сохранить остатки спокойствия. Видимо, в моих глазах было что-то такое,
что продавщица как-то побледнела и даже уменьшилась в росте. Она просто
смотрела на меня как мышь на удава и молчала. — Дед, а ну подожди, —
сказал я, взяв деда за руку. —Сколько стоит твое
ведро, отвечай быстро и внятно, что бы я не напрягал слух, — еле слышно,
но очень понятно прошипел я. — Э… а… ну… я не знаю, — промямлила
продавщица. — Я последний раз у тебя спрашиваю, сколько стоит ведро? —
Наверное 50 гривен, — сказала продавщица. Все это время, дед не
понимающе смотрел то на меня, то на продавщицу. Я кинул под ноги
продавщице купюру, вытащил цветы и протянул их деду. — На отец, бери, и
иди поздравляй свою жену, — сказал я. Слезы, одна за одной, покатились
по морщинистым щекам деда. Он мотал головой и плакал, просто молча
плакал… У меня у самого слезы стояли в глазах. Дед мотал головой в знак
отказа, и второй рукой прикрывал свою поломанную ветку. — Хорошо, отец,
пошли вместе, сказал я и взял деда под руку. Я нес цветы, дед свою поломанную ветку, мы шли молча. По дороге я потянул деда в гастроном, купил торт, и бутылку красного вина. И тут я вспомнил, что не купил цветы своим девочкам. — Отец, послушай меня внимательно. У меня есть деньги, для меня не сыграют роль эти 50 гривен, а тебе с поломанной веткой идти к жене не гоже, сегодня же Восьмое марта, бери цветы, вино и торт и иди к ней, поздравляй. У деда хлынули слезы… они текли по его щекам и падали на плащ, у него задрожали губы. Больше я на это смотреть не мог, у меня у самого слезы стояли в глазах. Я буквально силой впихнул деду в руки цветы, торт и вино, развернулся, и вытирая глаза сделал шаг к выходу. — Мы… мы…45 лет вместе… она заболела… я не мог… ее оставить сегодня без подарка, — тихо сказал дед, спасибо тебе… Я бежал, даже не понимая куда бегу. Слезы сами текли по моим щекам…