Танина ладонь, теплая и немного шершавая, лежала у него на глазах, и
больше ему ни до чего не было дела. Он чувствовал горько-соленый запах
пыли, скрипели спросонок степные птицы, и сухая трава колола и щекотала
затылок. Лежать было жестко и неудобно, шея чесалась нестерпимо, но он не
двигался, слушая тихое, ровное дыхание Тани. Он улыбался и радовался
темноте, потому что улыбка была, наверное, до неприличия глупой и
довольной.