Я люблю женщин.Люблю их запах, их тела, их движения. Я люблю любить
женщин. Но когда я был еще молодым сопляком, помню у меня была девушка.
Очень хорошо я ее запомнил по нескольким причинам. Она не была
красавицей, и ноги у нее росли не от ушей. Она была моложе меня на 6
лет. Мне тогда было 22, ей, как следствие, 16. Она жила с бабушкой,
родителей у нее не было. И она была той, которую многие могли
использовать; я в том числе. Но бедняжка верила в мир во всем мире,
поэтому когда мы познакомились, я стал ее первым мужчиной. Она была
наивной молодой девочкой, симпатичная и немного скромная. Она жила у
меня, отпрашиваясь у своей бабушки. И я стал считать себя ее отцом. Я
хотел защитить ее и преградить от трудностей мира, но никогда не говорил
ей об этом. А если и говорил, то она дулась и обижалась. А потом сама
же бегала и извинялась. Я никогда не воспринимал ее всерьез. Она была
малышкой для меня. Но как ни крути секс был.Она казалось мне такой
молодой и непорочной, что я боялся порой целовать ее. Она была хороша.
Всегда. Но я никогда не давал себе слова быть однолюбом. Я ебал кучу
женщин. Даже когда меня ждала моя малышка. Она знала об этом. Знала и
всегда молчала. У нее была чистая любовь, а я использовал ее как тело,
которому я мог отдаться. Я сам не понимая почему, любил ее плечи. Мы
гуляли по парку, я обнимал ее за плечи, и она просила смотреть ей в
глаза, просила не лгать, просила любить вечно, дарить себя и свое тепло,
просила того, чего я не слышал. Я соглашался, кивал головой и обнимал
ее за плечи. По ее щекам текли слезы, и у меня появлялось отвращение к
самому себе. Я считал себя жалким, а ее жалкой. С тех пор я запомнил ее
плечи. Так прошло полтора года. Она жила со мной, я с ней. Она любила
меня, а я никогда не говорил ей этого. Я не любил ее. Я любил ее плечи,
любил ее физически в любых позах, но я никогда не говорил ей о чувствах.
Потому что их не было. Я трахал женщин - молодых, зрелых, старых,
богатых, бедных, умных, глупых. А она жила со мной.После этих полутора
лет я привязался к ней, как тузик к бобику, как чихуа-хуа к мике, как
кактус к горшку. А она все видела, чувствовала, понимала… Я нашел ее в
ванной, в луже крови на кафельном полу. Она лежала неподвижно и в
искрюченной позе. На ее левом запастье был порез, а рядом лежала моя
бритва. Я поднял ее, приложил к себе, как грудного ребенка, обнял и
заревел. Впервые в жизни я ревел на взрыд; из меня выходил гной, дурь и
дерьмо, которое накопилось. Мои слезы капали ей на плечи, а ее зеленые
глаза теперь были под тяжелыми веками. Я ревел, как мальчик. И бился
головой об стенку, я рвал на себе волосы, и кусал локти. А она лежала
рядом со мной, молчала. Я не любил ее. Но если я не любил ее, то почему
не одна женщина в мире мне не может заменить этих плеч, этих губ, этих
зеленых глаз? Если я не любил, то почему уже пятый год подряд я храню ее
вещи, обувь и зубную щетку? Я не любил ее? Я ее использовал. А она
каждый день, каждый божий день меня прощала. Я был уверен, что буду
встречен улыбкой, ее улыбкой. Но теперь ни одна женщина в мире не
способна заменить мне этих плеч… Я не любил ее?