25 сентября1893 г.
Мой дорогой, маленький мой Луи! Итак, всекончено. Мы больше никогда не
увидимся.Помни этотакжетвердо, каки я. Ты нехотелразлуки, ты
согласилсябынавсе, лишь бынамбыть вместе. Но мы должнырасстаться,
чтобыты мог начать новую жизнь. Нелегко былосопротивляться и тебе и самой
себе, инамобоимвместе…Но я не жалею, чтосделала это, хотяты так
плакал, зарывшись вподушкинашей постели.Двараза тыподымалголову,
смотрел наменя жалобным, молящимвзглядом… Какоеу тебя было пылающееи
несчастноелицо! Вечером, в темноте, когда я уже не могла видеть твоих слез,
я чувствовалаих, они жгли мне руки.
Сейчас мы обажестоко страдаем. Мневсеэто кажется тяжелымсном. В
первые днипросто нельзя будет поверить; иещенесколько месяцев нам будет
больно, азатем придет исцеление.
И только тогда я вновь стану тебеписать, ведь мы решили, что ябуду
писать тебевремя от времени. Но мы также твердо решили, что моего адреса ты
никогдане узнаешь и моиписьма будут единственной связующей нитью, ноона
не даст нашейразлуке стать окончательным разрывом.
Целуютебя впоследнийраз, целуюнежно, нежно, совсембезгрешным,
тихимпоцелуем --ведь нас разделяет такое большое расстояние!..
25 сентября 1894 г.
Дорогой мой, маленькиймой Луи! Я снова говорюс тобою, как обещала.
Вот ужгод, какмы расстались. Знаю, ты не забыл меня, мы всееще связаны
другс другом, ивсякий раз, когда я думаю о тебе, яне могу неощущать
твоей боли.
И всежеминувшие двенадцатьмесяцев сделали свое дело:накинули на
прошлоетраурную дымку. Вот уж и дымка появилась.Иныемелочи стушевались,
иныеподробности и вовсе исчезли. Правда, они порой всплывают в памяти; если
что-нибудьслучайно о них напомнит.
Я как-то попыталась ине могла представить себе выражение твоеголица,
когда впервыетебя увидела.
Попробуй и ты вспомнить мойвзгляд, когда ты увидел меня впервые, и ты
поймешь, чтовсе на свете стирается.
Недавноя улыбнулась. Кому?.. Чему?.. Никому и ничему. В аллеевесело
заигралсолнечный луч, и я невольно улыбнулась.
Я и раньше пыталась улыбнуться. Сначаламне казалось невозможнымвновь
этомунаучиться.Ивсе-таки, ятебеговорю, однажды я, противволи,
улыбнулась. Яхочу, чтобы и ты тоже все чаще и чаще улыбался, просто так--
радуясьхорошейпогоде или сознанию, что утебя впереди какое-тобудущее.
Да, да, подними голову и улыбнись.
17 декабря 1899 г.
И вот ясновас тобой, дорогоймой Луи. Я -- как сон, не правда ли?
Появляюсь, когда мневздумается, но всегда в нужнуюминуту, если вокруг все
пустоитемно.Яприхожу иухожу, ясовсемблизко, ноко мненельзя
прикоснуться.
Я не чувствую себя несчастной.Комневернулась бодрость, потому что
каждыйденьнаступает утро и, как всегда, сменяютсявременагода. Солнце
сияет такласково, хочется ему довериться, и дажеобыкновенный дневной свет
полон благожелательности.
Представь себе, я недавно танцевала! Ячасто смеюсь. Сперва я замечала,
чтовотмне сталосмешно, а теперь уж инеперечесть, сколькоразя
смеялась.
Вчерабылогулянье. Назакате солнцавсюду теснились толпы нарядных
людей.Пестро, красиво, похоженацветник.Исредитакогомножества
довольныхлюдей я почувствовала себя счастливой.
Я пишу тебе, чтоб рассказать обо всемэтом; а также и о том, что отныне
я обратиласьв новую веру -- я исповедую самоотверженную любовь к тебе. Мы с
тобойкак-торассуждалио самоотверженностивлюбви, неочень-то хорошо
понимая ее…Помолимся же вместе о том, чтобы всем сердцем в нее поверить.
6 июля 1904 г.
Годыпроходят!Одиннадцатьлет! Я уезжала далеко, вернулась ивновь
собираюсьуехать.
У тебя, конечно, свой дом, дорогоймойЛуи, ведьты теперьсовсем
взрослый и, конечно, обзавелся семьей, для которой ты так много значишь.
А ты сам, какой ты стал? Я представляюсебе, что лицо у тебя пополнело,
плечисталишире, а седых волос, должно быть, ещенемного и, ужнаверное,
как прежде, твое лицо все озаряется, когда улыбка вот-вот тронет твои губы.
А я?Нестану описывать тебе, какяпеременилась, превратившись в
старуюженщину. Старую! Женщины стареют раньшемужчин, и, будь ярядом с
тобою, явыглядела бы твоей матерью -- ипонаружности, и по тому выражению
глаз, с какимбы я смотрела на тебя.
Видишь, какмыбылиправы, расставшисьвовремя.Теперьужмы
перестрадали, успокоились, и сейчас мое письмо, котороеты, конечно, узнал
по почерку наконверте, явилось для тебя почти развлечением.
25 сентября 1893 г.
Мой дорогой Луи!
Вот уже двадцать лет, как мы расстались… И вот ужедвадцать лет, как
менянетвживых, дорогой мой. Если ты жив и прочтешьэтописьмо, которое
перешлюттебеверные и почтительные руки, -- те, что втечение многихлет
пересылалитебе мои предыдущиеписьма, тыпростишь мне, -- еслиты еще не
забылменя, -- простишь, чтояпокончила с собой надругойже день после
нашейразлуки. Я не могла, я не умела жить без тебя.
Мы вчера расстались с тобой.Посмотри хорошенько надату -- вначале
письма.Ты, конечно, необратил нанеевнимания. Ведьэто вчерамы в
последнийразбылистобою в нашейкомнатеиты, зарывшисьголовойв
подушки, рыдалкакребенокбеспомощный перед страшнымсвоим горем.Это
вчера, когда в полуоткрытое окно заглянуланочь, твои слезы, которых я уже
немогла видеть, катились по моимрукам. Это вчераты кричалотболии
жаловался, ая, собрав все свои силы, крепилась и молчала.
Асегодня, сидяза нашимстолом, окруженная нашими вещами, внашем
прелестномуголке, я пишу течетыреписьма, которыеты долженполучить с
'большимипромежутками. Дописываю последнее письмо, а затем наступит конец.
Сегодня вечером я дам самые точныераспоряжения о том, чтобы мои письма
доставилитебевтечисла, которые на них указаны, а такжепримумеры к
тому, чтобыменя не могли разыскать.
Затемяуйдуизжизни.Незачемрассказыватьтебе--как:все
подробностиэтого отвратительного действия неуместны. Они могли бы причинить
тебе боль, даже по прошествии стольких лет.
Важно то, чтомне удалось оторвать тебяотсебясамой и сделать это
осторожно иласково, не ранив тебя. Я хочу и дальше заботиться о тебе, а для
этогоядолжнажить и после моей смерти.Разрыва небудет, тыбыего,
возможно, ине перенес, ведь тебе все огорчения причиняют такую острую боль.
Я будувозвращаться ктебе, -- не слишкомчасто, чтобы понемногу мойобраз
изгладилсяизтвоейпамяти, ине слишкомредко, чтоб избавитьтебяот
ненужныхстраданий. Акогда ты узнаешь от менясамойвсю правду, пройдет
столько лет(а ведь время помогает Мне), что ты уже почти не сможешь понять,
что значилабы для тебя моя смерть.
Луи, родноймой, сегодняшнийнашпоследнийразговоркажетсямне
каким-тозловещим чудом.
Сегодня мы говоримоченьтихо, почти неслышно, -- уж оченьмыдалеки
друг отдруга, ведь ясуществую только в тебе, аты уже забыл меня. Сегодня
значениеслова сейчас для той, которая егопишет и шепчет, совсем иное, чем
для того, ктобудет читать это еловой тихо произнесет "сейчас".
Сейчас, преодолевтакое громадноерасстояниево времени, преодолев
вечность --пустьэто покажется нелепым, --сейчасяцелую тебя, как прежде.
Вот и все…Больше я ничего не прибавлю, потому чтобоюсь стать печальной,
азначит, злой и потому, чтонерешаюсь признаться тебе в тех сумасшедших
мечтах, которые неизбежны, когдалюбишь и когда любовь огромна, а нежность
беспредельна.