"Никогда не отказывайся от того, что заставляет тебя улыбаться.” — Хит Леджер

перестань "следить" на вьюи

будь плхим парнем

cry-yes:

the-lights:

mudak14:

donnadarko:

myincredible:

martisha:

crimsona:

Кто-то неизвестный добавляет меня в друзья вконтакте

Кто-то неизвестный начинает следить за мной на вьюи

Кто-то пишет на моей стене вконтакте

Кому-то нравятся мои посты на вьюи

Потерять друга вконтакте

Потерять следящего на вьюи

Ошибка вконтакте

Ошибка на вьюи

пы.сы. взято и передело с tumblr.com

true

проснуться, потянуться и отправиться в ванну. Умываешь заспанное лицо и вспоминаешь о нем.Как бы я хотела что бы он видел меня вот такой, заспанной, с еще яркими искрящимися глазами, какие они бывают только ночью и рано рано утром.Волосы в таком беспорядке, что в нашем возрасте его можно назвать прической.Бегу в комнату и набираю на клавишах" Не проспи! "
А еще как бывает…просыпаешься, тянешся и рукой пытаешься схватить телефон; Читаешь:" Доброе утро, солнышко!"Сегодня он встал раньше меня, зажмурившись думаю я.
Опять с этим луком на голове, как говорит Влада, бегу. .хотя нет. я никогда не бегу.Иду в школу.Когда есть любимый человек, даже на других людей смотришь по другому.Вроде бы видишь то же самое, а глубоко внутри все по другому.Алгебра, биология…ооо, история.Но я не жду конца урока.Я просто знаю что даже сейчас у меня есть кое что.

Вот мы опять в этой теплой компании, сидим в макдональдсе.Только теперь кое что немножко по другому.Я все с тем же пучком на голове, белой рубашке и юбке взалив смеюсь и смотрю на Дашку.Теперь я сижу не с ней.А рядом со мной сидит он, готовый обнять в любой момент, но не обнимающий.Мы не хотим смущать других.Теперь пока мы стоим в очереди он покупает мне кофе, когда мы уходим, он подает мне куртку. Я больше не ношу эту куртку с мехом, потому что ему не нравится мех у шеи, даже искуственный.Теперь я ношу куртку, которую мы купили вместе.И вовсе не ходили долго по магазинам.Мы не целуемся в компании, не отделяемся и не ходим парочкой, просто теперь когда мы стоим в этой очереди за кофе он нежно поцелует в губы и я улыбнусь.

Не уверена что все то, что я написала -такая я на самом деле, и такой я буду с парнем.Но именно на это меня вдохновил этот образ, розовый свитер, пухлые губы, кудрявые волосы и родинка над губой.
Всего этого конечно же никогда не будет, и я знаю, что написав это я еще больше отдалилась…

25 сентября 1893 г.
Мой дорогой, маленький Луи! Итак, все кончено. Мы больше никогда не увидимся. Пойми это так же твердо, как и я. Ты не хотел разлуки, ты согласился бы на все, лишь бы нам остаться вместе. Но мы должны расстаться, чтоб ты смог начать новую жизнь. Не легко было сопротивляться и тебе, и самой себе, и нам обоим вместе. Но я не жалею, что сделала это, хотя ты так плакал, зарывшись в подушки нашей постели. Два раза ты поднимал голову, смотрел на меня жалобным молящим взглядом… Какое у тебя было лицо! Вечером, в темноте, когда я уже не могла видеть твоих слез, я чувствовала их, они жгли мне руки. Сейчас мы оба жестоко страдаем. Мне всё это кажется тяжелым сном. В первые дни просто нельзя будет поверить, и еще несколько месяцев нам будет нестерпимо больно, а затем придет исцеление. И только тогда я стану снова тебе писать, ведь мы решили, что я буду писать тебе время от времени. Но мы так же решили, что ты моего адреса никогда не узнаешь, и мои письма будут единственной связующей нитью, но она не даст нашей разлуке стать окончательным разрывом. Целую тебя в последний раз, целую нежно, совсем безгрешным тихим поцелуем – ведь нас разделяет такое большое расстояние.
29 сентября 1894г.
Дорогой мой маленький Луи! Я снова говорю с тобой, как обещала. Вот уже год, как мы расстались. Я знаю, ты не забыл меня, мы все еще связаны друг с другом, и всякий раз, когда я думаю о тебе, я не могу ощущать твоей боли. И все же минувшие 12 месяцев сделали свое дело: накинули траурную дымку, иные мелочи стушевались, иные подробности и вовсе исчезли. Правда, они порой всплывали в памяти, если что-нибудь случайно, о них напоминало. Я как-то пыталась, но не могла представить себе выражение твоего лица, когда впервые тебя увидела. Попробуй, и вспомнишь мой взгляд таким, каким он был, когда ты впервые меня увидел, и ты поймешь, что все на свете стирается. Недавно я улыбалась! Кому? Чему? Никому и ничему. В окне весело заиграл солнечный лучик, и я невольно улыбнулась. Я и раньше пыталась улыбаться. Сначала мне казалось невозможным вновь научится этому. И всё-таки, однажды, против воли я улыбнулась. Я хочу, чтобы и ты все чаще и чаще улыбался, просто так, радуясь хорошей погоде или сознанию того, что впереди у тебя какое-либо будущее. Да, да подними голову и улыбнись.
27 сентября 1899 г.
И вот я снова с тобой, мой друг Луи! Я как сон, не правда ли? Появляюсь, когда мне вздумается, но всегда в нужную минуту, если вдруг пусто и темно. Я прихожу и ухожу, я совсем близко, но ко мне нельзя прикоснуться. Я не чувствую себя несчастной, потому что каждый день наступает утро, и как всегда сменяются времена года. Солнце сияет так ласково, что хочется ему доверится и даже обыкновенный дневной свет полон доброжелательности. Представь себе, я недавно танцевала! Я часто смеюсь. Сперва не замечала, что мне стало смешно, а теперь уже не перечислить сколько раз я смеялась. Вчера было гулянье. На закате солнца теснились толпы людей, и я почувствовала себя счастливой. Я пишу тебе, чтобы рассказать обо всем этом, а так же и о том, что отныне я обратилась в новую веру- я исповедую самоотверженную любовь к тебе. Мы с тобой как-то рассуждали о самоотверженности любви, не очень то, хорошо понимая ёё… помолимся же о том, чтобы всем сердцем в нее поверить.
6 июля 1904г.
Годы проходят! 11лет! Я уезжала далеко! Вернулась и снова собираюсь уехать. У тебя, конечно, свой дом, дорогой мой Луи, ведь ты уже совсем взрослый и, конечно, обзавелся семьей, для которой ты так много значишь. А ты сам, какой ты стал? Я представляю себе, что лицо у тебя пополнело, плечи стали шире, а седых волос, должно быть еще не много и, уже, наверно как прежде, твоё лицо всё озаряется, когда улыбка вот-вот тронет твои губы. А я? Я не стану описывать себя, как я переменилась, превратилась в старую женщину. В старую! Женщины стареют раньше мужчин, и будь я рядом с тобой, я выглядела бы твоей матерью и по наружности, и по тому выражению глаз, с каким бы смотрела на тебя. Видишь, как мы были правы, расставаясь вовремя. Теперь мы уже перестрадали, успокоились, и сейчас письмо, которое ты узнал по почерку на конверте, явилось для тебя просто развлечением.
25 сентября 1893 г.
Мой дорогой Луи, вот уже и 20 лет как мы расстались… И вот уже 20 лет как меня нет в живых. Дорогой мой, если ты жив и прочтешь это письмо, которое перешлют тебе почтительные руки – те, кто в течение многих лет пересылали тебе мои предыдущие письма, ты простишь, что я покончила с собой на другой же день после нашей разлуки, я не могла и не умела жить без тебя. Мы вчера расстались с тобой, посмотри хорошенько на дату в начале письма. Ты, конечно, не обратил на нее внимания, ведь это вчера мы с тобой в последний раз были вместе в нашей комнате, и ты, зарывшись головой в подушки, рыдал, как ребенок, беспомощный перед страшным своим горем. Это вчера, когда в полураскрытое окно заглянула ночь, твои слёзы, которые я уже не могла видеть, катились по моим рукам. Это вчера ты кричал от боли, а я, собрав все свои силы, крепилась и молчала. А сегодня, сидя за нашим столом, окруженная нашими вещами, в нашем прелестном уголке я пишу тебе 4 письма, которые ты должен получить с большими промежутками. Дописываю последнее письмо, а затем наступит конец… Сегодня вечером я дам самые точные распоряжения о том, чтобы мои письма доставили тебе в те числа, которые в них указаны, а так же приму меры к тому, чтобы меня не могла разыскать. А затем я уйду из жизни. Незачем рассказывать тебе как – все подробности этого отвратительного действия неуместны. Они смогли причинить тебе боль, даже по прошествии стольких лет. Важно то, что мне удалось оторвать тебя от себя самой, и сделать это осторожно и ласково, не ранив тебя. Я хочу и дальше заботиться о тебе, а для этого я должна жить и после моей смерти. Разрыва не будет, ты бы его, возможно и не перенес, ведь все огорчения причиняют такую острую боль. Я буду возвращаться к тебе не слишком часто, чтобы мой образ изгладился постепенно из твоей памяти, и не слишком редко, чтобы избавить тебя от ненужных страданий. А когда ты узнаешь от меня самой всю правду, пройдет столько лет (а ведь время поможет мне), что ты не сможешь понять, что значила для тебя смерть. Луи, родной мой, единственный! Наш последний разговор кажется мне каким-то зловещим чудом. Сегодня мы говорили очень тихо, почти не слышно, уж очень далеки мы друг от друга, ведь я существую только в тебе, а ты уже забыл меня. Сегодня значение слова “сейчас” для той, которая его шепчет, совсем иное, чем для того, кто будет читать это слово и произнесет его “сейчас”. Сейчас, преодолев такое расстояние во времени, преодолев вечность – пусть это кажется немыслимым, и сейчас, я целую тебя, как и прежде. Вот и всё… Больше я ничего не прибавлю, потому, что боюсь стать печальной, а значит злой и потому, что не решаюсь признаться тебе в трех сумасшедших мечтах, которые неизбежны, когда любишь и когда любовь огромна, а нежность беспредельна.

25 сентября 1893 г.
Мой дорогой, маленький Луи! Итак, все кончено. Мы больше никогда не увидимся. Пойми это так же твердо, как и я. Ты не хотел разлуки, ты согласился бы на все, лишь бы нам остаться вместе. Но мы должны расстаться, чтоб ты смог начать новую жизнь. Не легко было сопротивляться и тебе, и самой себе, и нам обоим вместе. Но я не жалею, что сделала это, хотя ты так плакал, зарывшись в подушки нашей постели. Два раза ты поднимал голову, смотрел на меня жалобным молящим взглядом… Какое у тебя было лицо! Вечером, в темноте, когда я уже не могла видеть твоих слез, я чувствовала их, они жгли мне руки. Сейчас мы оба жестоко страдаем. Мне всё это кажется тяжелым сном. В первые дни просто нельзя будет поверить, и еще несколько месяцев нам будет нестерпимо больно, а затем придет исцеление. И только тогда я стану снова тебе писать, ведь мы решили, что я буду писать тебе время от времени. Но мы так же решили, что ты моего адреса никогда не узнаешь, и мои письма будут единственной связующей нитью, но она не даст нашей разлуке стать окончательным разрывом. Целую тебя в последний раз, целую нежно, совсем безгрешным тихим поцелуем – ведь нас разделяет такое большое расстояние.
29 сентября 1894г.
Дорогой мой маленький Луи! Я снова говорю с тобой, как обещала. Вот уже год, как мы расстались. Я знаю, ты не забыл меня, мы все еще связаны друг с другом, и всякий раз, когда я думаю о тебе, я не могу ощущать твоей боли. И все же минувшие 12 месяцев сделали свое дело: накинули траурную дымку, иные мелочи стушевались, иные подробности и вовсе исчезли. Правда, они порой всплывали в памяти, если что-нибудь случайно, о них напоминало. Я как-то пыталась, но не могла представить себе выражение твоего лица, когда впервые тебя увидела. Попробуй, и вспомнишь мой взгляд таким, каким он был, когда ты впервые меня увидел, и ты поймешь, что все на свете стирается. Недавно я улыбалась! Кому? Чему? Никому и ничему. В окне весело заиграл солнечный лучик, и я невольно улыбнулась. Я и раньше пыталась улыбаться. Сначала мне казалось невозможным вновь научится этому. И всё-таки, однажды, против воли я улыбнулась. Я хочу, чтобы и ты все чаще и чаще улыбался, просто так, радуясь хорошей погоде или сознанию того, что впереди у тебя какое-либо будущее. Да, да подними голову и улыбнись.
27 сентября 1899 г.
И вот я снова с тобой, мой друг Луи! Я как сон, не правда ли? Появляюсь, когда мне вздумается, но всегда в нужную минуту, если вдруг пусто и темно. Я прихожу и ухожу, я совсем близко, но ко мне нельзя прикоснуться. Я не чувствую себя несчастной, потому что каждый день наступает утро, и как всегда сменяются времена года. Солнце сияет так ласково, что хочется ему доверится и даже обыкновенный дневной свет полон доброжелательности. Представь себе, я недавно танцевала! Я часто смеюсь. Сперва не замечала, что мне стало смешно, а теперь уже не перечислить сколько раз я смеялась. Вчера было гулянье. На закате солнца теснились толпы людей, и я почувствовала себя счастливой. Я пишу тебе, чтобы рассказать обо всем этом, а так же и о том, что отныне я обратилась в новую веру- я исповедую самоотверженную любовь к тебе. Мы с тобой как-то рассуждали о самоотверженности любви, не очень то, хорошо понимая ёё… помолимся же о том, чтобы всем сердцем в нее поверить.
6 июля 1904г.
Годы проходят! 11лет! Я уезжала далеко! Вернулась и снова собираюсь уехать. У тебя, конечно, свой дом, дорогой мой Луи, ведь ты уже совсем взрослый и, конечно, обзавелся семьей, для которой ты так много значишь. А ты сам, какой ты стал? Я представляю себе, что лицо у тебя пополнело, плечи стали шире, а седых волос, должно быть еще не много и, уже, наверно как прежде, твоё лицо всё озаряется, когда улыбка вот-вот тронет твои губы. А я? Я не стану описывать себя, как я переменилась, превратилась в старую женщину. В старую! Женщины стареют раньше мужчин, и будь я рядом с тобой, я выглядела бы твоей матерью и по наружности, и по тому выражению глаз, с каким бы смотрела на тебя. Видишь, как мы были правы, расставаясь вовремя. Теперь мы уже перестрадали, успокоились, и сейчас письмо, которое ты узнал по почерку на конверте, явилось для тебя просто развлечением.
25 сентября 1893 г.
Мой дорогой Луи, вот уже и 20 лет как мы расстались… И вот уже 20 лет как меня нет в живых. Дорогой мой, если ты жив и прочтешь это письмо, которое перешлют тебе почтительные руки – те, кто в течение многих лет пересылали тебе мои предыдущие письма, ты простишь, что я покончила с собой на другой же день после нашей разлуки, я не могла и не умела жить без тебя. Мы вчера расстались с тобой, посмотри хорошенько на дату в начале письма. Ты, конечно, не обратил на нее внимания, ведь это вчера мы с тобой в последний раз были вместе в нашей комнате, и ты, зарывшись головой в подушки, рыдал, как ребенок, беспомощный перед страшным своим горем. Это вчера, когда в полураскрытое окно заглянула ночь, твои слёзы, которые я уже не могла видеть, катились по моим рукам. Это вчера ты кричал от боли, а я, собрав все свои силы, крепилась и молчала. А сегодня, сидя за нашим столом, окруженная нашими вещами, в нашем прелестном уголке я пишу тебе 4 письма, которые ты должен получить с большими промежутками. Дописываю последнее письмо, а затем наступит конец… Сегодня вечером я дам самые точные распоряжения о том, чтобы мои письма доставили тебе в те числа, которые в них указаны, а так же приму меры к тому, чтобы меня не могла разыскать. А затем я уйду из жизни. Незачем рассказывать тебе как – все подробности этого отвратительного действия неуместны. Они смогли причинить тебе боль, даже по прошествии стольких лет. Важно то, что мне удалось оторвать тебя от себя самой, и сделать это осторожно и ласково, не ранив тебя. Я хочу и дальше заботиться о тебе, а для этого я должна жить и после моей смерти. Разрыва не будет, ты бы его, возможно и не перенес, ведь все огорчения причиняют такую острую боль. Я буду возвращаться к тебе не слишком часто, чтобы мой образ изгладился постепенно из твоей памяти, и не слишком редко, чтобы избавить тебя от ненужных страданий. А когда ты узнаешь от меня самой всю правду, пройдет столько лет (а ведь время поможет мне), что ты не сможешь понять, что значила для тебя смерть. Луи, родной мой, единственный! Наш последний разговор кажется мне каким-то зловещим чудом. Сегодня мы говорили очень тихо, почти не слышно, уж очень далеки мы друг от друга, ведь я существую только в тебе, а ты уже забыл меня. Сегодня значение слова “сейчас” для той, которая его шепчет, совсем иное, чем для того, кто будет читать это слово и произнесет его “сейчас”. Сейчас, преодолев такое расстояние во времени, преодолев вечность – пусть это кажется немыслимым, и сейчас, я целую тебя, как и прежде. Вот и всё… Больше я ничего не прибавлю, потому, что боюсь стать печальной, а значит злой и потому, что не решаюсь признаться тебе в трех сумасшедших мечтах, которые неизбежны, когда любишь и когда любовь огромна, а нежность беспредельна.