нагнись

я не прошу ни снега ни огня
мне хочется от Вас огородиться
я видела влюбленные в Вас лица
и помнила влюбленным Вас в меня.

одев свое красивое тряпье
я шла в кабак - бессмысленно напиться
я помнила влюбленные в Вас лица
и видела влюбленным Вас в нее.

эта встреча во время чумы
примерила мне всё на свете.
были глупые раньше мы:
полувзрослые - полудети.

ночь, беседа. чай. (не вино)
ночь – ноябрь.
ноябрь - утро.
в ноябре по утрам темно.
(но сегодня светло как будто)

всё ответы. и всё вопрос.
вечность стала опять минутой,
_
в ноябре по утрам мороз,
(а сегодня тепло как будто).

я даже разучусь писать стихи;
только будь, пожалуйста, настоящим.
у моей беспризорной тоски,
столько светлого и блестящего.

я даже не буду кричать и пить!
только будь, пожалуйста, искренним,
(может я даже смогу полюбить
тебя всеми своими искрами).

я даже не буду тебя скрывать
от лиц, что в меня таращились -
я все смогу для тебя отдать,
только будем, прошу, настоящими!

_
мы станем доверчивы и легки-
мой шепот дурной, звенящий:
- ну, хочешь, я перестану писать стихи?
только будь,
пожалуйста,
настоящим.

Напиши мой портрет, если все-таки хватит души
Акварелью дождливых и смазанных осенью улиц.
Расставляя акценты, смотри, как деревья проснулись
Посмотреть на меня с бесконечно безмолвных вершин.

Пусть я буду на нём, не такая как в жизни ничуть,
Пусть я буду твоя, лишь такая, какой меня видишь,
Даже если ты что-то совсем несуразное выдашь-
Ты и этим сумеешь меня в нашу осень вдохнуть.

Напиши мой портрет на холстах замороженных крыш,
На Неве, что меж двух островов, той, что нас разделяет.
И покажется, может, кому-то, что так не бывает,
Но я вмиг оживу, если только ты вдруг загрустишь.

Напиши без прикрас непослушные пряди волос
И усталость в глазах, и охрипший простуженный голос,
Напиши мою жизнь, состоящую в целом из полос,
От безумной любви, что в нее ты когда-нибудь внес.

Напиши мой портрет, если все-таки хватит души,
Сделай милость… не знаю… а может быть все-таки малость,
Я хочу, чтобы что-нибудь очень родное осталось
У тебя обо мне… Напиши мой портрет, напиши…

автор неизвестен

Ты выше неба, нужнее воздуха,
Твои глаза горят ярче, чем искры от пороха.
Ты мой путь в жизни, моя надежда
С тобой поверила Шекспиру: любовь - вечна.

Мне никогда не снились эти губы,
глаза - небес синее и прозрачней.
Я буду думать, что пойдет на убыль
Души моей потребность быть с тобою.

ты стираешь резинкой звезды с картины,
притворяешься тенью в своей голове,
на костлявых запястьях выводишь «любимый,
мы всегда будем вместе - в огне, и в воде»,
на линейках и ручках нацарапаны буквы,
на последней странице тетрадки – сердца,
окружающим ясно, что кого-то ты любишь,
опуская при встрече стыдливо глаза,

в твоем плеере песни играют по кругу,
непременно ты в каждой находишь себя,
и дрожат, как и раньше предательски руки,
и проходит вне уха других болтовня,

завтра утром ты встанешь и с чашечкой кофе,
прокрутишь раз двадцать сегодняшний день,
за окном наступает беспечная осень,
ты вздохнешь и с улыбкой вернешься в постель,
он конечно не Депп, и даже не Клуни,
не снимается в фильмах, и «Belle» не поет,
и цинично как Лори, он брови не хмурит,
но в душе его что-то очень твое…

Блок Александр Александрович

Она молода и прекрасна была
И чистой мадонной осталась,
Как зеркало речки спокойной, светла.
Как сердце мое разрывалось!..

Она беззаботна, как синяя даль,
Как лебедь уснувший, казалась;
Кто знает, быть может, была и печаль…
Как сердце мое разрывалось!..

Когда же мне пела она про любовь,
То песня в душе отзывалась,
Но страсти не ведала пылкая кровь…
Как сердце мое разрывалось!..

27 июля 1898

Б.ПАСТЕРНАК

Любить - идти, - не смолкнул гром,
Топтать тоску, не знать ботинок,
Пугать ежей, платить добром
За зло брусники с паутиной.

Пить с веток, бьющих по лицу,
Лазурь с отскоку полосуя:
" Так это эхо?" - и к концу
С дороги сбиться в поцелуях.

Как с маршем, бресть с репьем на всем.
К закату знать, что солнце старше
Тех звезд и тех телег с овсом,
Той Маргариты и корчмарши.

Терять язык, абонемент
На бурю слез в глазах валькирий,
И, в жар всем небом онемев,
Топить мачтовый лес в эфире.

Разлегшись, сгресть, в шипах, клочьми
Событья лет, как шишки ели:
Шоссе; сошествие Корчмы;
Светало; зябли; рыбу ели.

И, раз свалясь, запеть: "Седой,
Я шел и пал без сил. Когда-то
Давился город лебедой,
Купавшейся в слезах солдаток.

В тени безлунных длинных риг,
В огнях баклаг и бакалеен,
Наверное и он - старик
И тоже следом околеет".

Так пел я, пел и умирал.
И умирал и возвращался
К ее рукам, как бумеранг,
И - сколько помнится - прощался.

Говорят, что сильные не плачут
Говорят, им нипочем гроза…
Просто эти люди часто прячут
Красные от слез глаза…

Говорят, что сильные все могут,
Жить без теплых слов и без любви…
Просто эти люди с болью стонут
Там, где нет ушей и болтовни..

Говорят, что сильным все дается
Без усилия и без труда…
Просто этим людям удается
Всю усталость утаить всегда

Говорят, что сильным стать не сложно
Это, как умножить два на два…
Говорить, конечно, все возможно,
Только трудно, сильным быть всегда

я дважды пробуждался этой ночью
и брел к окну, и фонари в окне,
обрывок фразы, сказанной во сне,
сводя на нет, подобно многоточью
не приносили утешенья мне.

Ты снилась мне беременной, и вот,
проживши столько лет с тобой в разлуке,
я чувствовал вину свою, и руки,
ощупывая с радостью живот,

на практике нашаривали брюки
и выключатель. И бредя к окну,
я знал, что оставлял тебя одну
там, в темноте, во сне, где терпеливо
ждала ты, и не ставила в вину,
когда я возвращался, перерыва

умышленного. Ибо в темноте -
там длится то, что сорвалось при свете.
Мы там женаты, венчаны, мы те
двуспинные чудовища, и дети
лишь оправданье нашей наготе

в какую-нибудь будущую ночь
ты вновь придешь усталая, худая,
и я увижу сына или дочь,
еще никак не названных - тогда я
не дернусь к выключателю и прочь

руки не протяну уже, не вправе
оставить вас в том царствии теней,
безмолвных, перед изгородью дней,
впадающих в зависимость от яви,
с моей недосягаемостью в ней.

Февраль 1971