Встретимся в Монтаке

Слэшеры выгрызают ходы в текстах с дивной художественностью.

Милосердие слэшеров не знает пощады.

Слэшер крепок умом. Задним.

Слэшеры размножаются делением, как и остальная зараза.

Если слэшер зол, то его затрахали. Hетраханый слэшер весел и добр.

Со Слэшером вам никогда не будет скучно.

Антислэшер – это темный брат-близнец Слэшера. Остерегайтесь подделок.

Голубые слэшерские сопли – уникальный эрзац сахарозаменителя.

Неописуем ужас, внушаемый Слэшером в души неверных.

Ай-Кью Слэшера не укладывается в общепринятую шкалу.

Слэшеры часто противоречат друг другу и сами себе. Это закон природы.

Знания о Слэшерах бесконечны и принципиально непознаваемы.

Коитальные предпочтения Слэшеров непостижимы.

Слэшеры плювать хотели. И плюют.

У Слэшеров всегда и ото всего есть отмаз.

Слэшеры никогда не грызут кактусы. У них другие методы.

Слэшеры – не зубастики. Но кусаются не менее больно.

Увидел в зеркале Слэшера – пеняй на зеркало.

Слэшеры умеют ложить и забивать с чрезвычайной эффективностью.

Поклонение Слэшу бессмысленно, но приятно.

Слэшер: Туда и Обратно. А дворник его с ритма сбивает.

Страшно подумать, что Слэшеры находят в капусте.

Слэшеры не такие, какими кажутся.

Слэшер может как угодно, кроме того, который есть.

Слэшеры не нуждаются ни в каких эгрегорах. Им и так хорошо.
Ложки не существует – ее поимел Слэшер.

Слэшер – птица гордая. Не пнешь.

Язык Слэшеров с трудом поддается лингвоанализу.

Со-Слэ-Шу – древнее военное искусство Слэшеров.

Слэшеру – Слэшерово.

Дареному Слэшеру в глаза не смотрят. Стыдно.

Капля никотина делает Слэшера та-аким забавным.

Запомните! Синдром Слэшера не излечивается инъекциями перепихона.

Развитый интеллект не спасает от синдрома Слэшера.

Сидят четыре Слэшера. Все разнополые.

everybody-lies:

это музыкальная матрица.

Кликаем мышкой по квадратикам (или прямо ведём, не отпуская мышку), они начинают светиться и издавать красивые музыкальные звуки - тон повышается снизу вверх. Если нужно вернуться к чистому полю, нажимаем пробел.

"Женщины - как дети, чуть что - сразу в слёзы и к маме.

Женщина - как Пётр Первый, хочет жить в столице, заставляет брить бороду и мечтает поехать в Европу.

Женщина - как ипотека, на 30 лет и по 10 тысяч в месяц.

Женщина - как инспектор ГИБДД: херни наговорит, деньги отберёт, настроение испортит, а ты ещё и виноват.

Женщина - как Фёдор Конюхов, хер знает где её носит и кто её спонсирует.

Женщина - как посольство, может и не разрешить с друзьями в Тайланд ехать.

Женщина - как шахматы, чуть не в ту сторону шаг, сразу мат.

Женщина - как фильмы ужасов, мне лично больше нравятся чужие.

Женщина в торговом центре - как маршрутка, пока не крикнешь - не остановится.

Женщина - как театр, сегодня комедия, завтра трагедия, а послезавтра гастроли в другом городе.

Женщина - как преподаватель на экзамене, вроде готовился всё правильно рассказал, а она тебя хоп и на какой то мелочи подловила.

Женщина - как чай, кто-то любит покрепче, кто не очень, а кто-то с другом один пакетик на двоих заваривает."

"Однажды очень маленький мужчина вошел в кафе в северном квартале.
Он сказал: «Я хочу вкусный горячий кофе с сахаром». Он добавил: «Но я вам не буду платить, потому что я никого не боюсь».
Он выпил кофе и ушёл, не заплатив.
Тогда хозяин не осмелился ему ничего сказать, потому что боялся скандала.
Но так как это стало часто повторяться, хозяин сказал себе: «Хватит, я найму амбала, чтобы тот набил морду тому мелкому, если он снова придет».
На четвёртый день, когда маленький человек пришел и сказал: «Я хочу вкусный горячий кофе с сахаром», к нему подошел амбал и сказал: «Кажется, ты ничего не боишься?» — «Нет», — ответил мелкий. — «Я тоже», — ответил амбал.
Тогда мужчина сказал: «Два вкусных горячих кофе с сахаром»."

"На улице, чай, не Франция" - и Бродский, как всегда, прав. На улице - кофе и Питер, терпи. Там выныривают из метро красивые и далекие, берут друг друга губами за губы, губами за пальцы, смеющиеся, милые, цветные, а ты только и можешь стоять с ними рядом, беспомощно улыбаться - у тебя нет таких губ, таких трехкомнатных квартир. И сердце-то у тебя всё в пломбах, в пломбах, и руки в тромбах, и жизнь в траблах. Забитое наглухо детство… короче, давай короче, и в одной комнате можно быть одинокими, и долго падать в пробелы электронного письма, как в снег, и ночью всегда кажется, что не услышат, забьем на этот межладонный проём, пойдем на красный, поговорим по дороге самыми затасканными на свете (на лене и кате) словами. Ни обнять, ни ударить… внешность у тебя в нежность, а я, как дурак, вцепилась тебе в куртку и стою, молчу, привыкнув, что все разговоры доходят до переломов. Останься, ато я совсем остыну. Жалобно поскулю в спину автобуса, развернусь и поеду на залив заливать горе. Пять минут, за которые можно спятить… и потом дни, недели не для меня, но только возвращайся, как нарочно накрапывает боль, стонут движения, до жжения пробки по утрам раздражают, слышим, как нас ничего больше не связывает: ни голосовые связки, ни бинты, ни килобайты.

Облезлое метро не налезает на город, не может без паники пьянок и бьющих ног, а мы все просим, чтобы с нами поговорили, просим в телефон людей, которые молчат… окончательно так, до нервных окончаний, безнадежно, насовсем. Мама, я не знаю, откуда бывает так грустно посреди переполненного проспекта, зачем так орет в уши ветер, и как взять и заткнуться.

" На улице, чай, не Франция" - и Бродский, как всегда, прав. На улице - кофе и Питер, терпи. Впалые щеки подушек, выпирающие ребра батареи, арки домов? как красиво очерченные брови. Я не блюю стихами, я ими люблю.

Мы - это когда один поцелуй в ключицу больнее удара.

Тех, кому противопоказано семейное счастье в полном его проявлении с сопутствующими кастрюльками, сковородками, ложками, пеленками и прочим барахлом прилагающимся к громко объявленной обществу "второй половинке".
у нее есть вроде бы любящий мужчина. у нее учеба, работа, выставки, кофе в кондитерской, фитнес, бассейн, вечерние встречи с подругами и разговор с матерью. у нее минимум времени, чтобы встретиться с ним и не так уж много желания, чтобы впустить его в свой дом. не потому что он плохой. не потому что сама боится.
просто не смогла бы просыпаться изо дня в день с ним рядом, лишь в выходной от встречи к встрече. не сумела бы принять его привычки, его движения, его отношение к жизни и к людям. не ждала бы вечерами и не ездила на выходные к его матери.
она всегда была цельной и самодостаточной, возможно циничной, возможно со скверным сложным характером. она давно прекратила искать в мужчинах любовь, защиту, доверие.
он лежит рядом, тихо дышит во сне. она не спит и думает о своем. она не боится его потерять. она не испугается, если вдруг не зазвонит мобильный и не прочитает шаблонное "мои мысли о тебе". а если когда-то случится так, что под сердцем будет маленький, то лишь улыбнется и почувствует свое продолжение в детских глазах и ладошках.
в ее жизни тот мужчина, с которым нет будущего, нет общих планов, лишь у каждого собственные амбиции и цели, но от которого в определенные моменты так хочется ребенка.
а семью как ячейку общества и брак как понятие социальное и высокоморальное оставьте себе.

А я никогда не буду писать под окнами "Солнышко (котёнок, рыбка, зайка), я люблю тебя!" Мне не нравятся ванильные или ментоловые сопли на подоконниках, мишки Тедди и сердечки в разных местах. Мне не нравится постоянно-разговаривать-через-чёрточку или через_нижнее_подчёркивание, картинки с крылатыми девочками и грустными суицидальными текстами, и мне плевать на все черничные ночи, на небесные запахи, на шерстяные носки и рубашки, на чашки чая и кофе, на поджатые ноги, на шрамы плевать. Ах да. Ещё на ресницы, слёзы и мартини.

А всё потому, что я хочу от тебя детей. Потому что я хочу жарить с тобой картошку и мясо, а не читать статусы во всевозможных интернетах. Потому, что я хочу тебя в охуительном платье на охуительных шпильках. Конечно, с охуительными грудью и задницей, с уложенными или неуложенными волосами на голове. Потому что я тебя хочу, а не то, что в первом абзаце завёрнуто в арафатки и фотографии кошечек. И я, как нормальный парень, хочу тебя трахать, а не обниматься в Новый год, с пледом, чаем и свечами. Я бы хотел дарить тебе не мягкие игрушки, и не варежки с блядской розочкой впридачу, а, возможно, собрание Довлатова, первый снег, спрятанный в морозилке, одежду и обувь, крутые наушники или картину. Я не хочу слышать "мур", "чмоки" и "розовых тебе снов", мне приятнее слышать, как ты меня ненавидишь и через минуту стонешь от поцелуев, как ты не даёшь мне спать разговорами о политике и бьёшь меня подушкой, потому что я тебя не слушаю. И выпей водки, в конце концов. Немного. И разбей посуду, и разрежь мне все шнурки на ботинках, и устрой истерику - нормальную - оттого, что ты любишь меня и тебе невыносимо видеть мой похуизм. Оттого, что я ни черта не меняюсь и не понимаю тебя. Да потому что я тоже люблю тебя, дурочка, и ты меня любишь именно таким и именно за это. И никаких стихов про "любовь-кровь", про, блять, "он обидел, слёз не видел", никаких тебе "удалить отовсюду". Скажи мне. И успокойся. Потому что ты женщина, а я мужчина. Потому что мне потрахаться и пожрать хочется, и это всегда так было, и так будет; и это естественно. И жрать и трахаться я хочу с любимой, не с нервозной девочкой с "ломкими пальцами" и всяческими "няшками" в своей комнате, а с женщиной, которая знает, кто я и кто она сама. С той, которая не пишет "спокойной ночи" по смс, а приезжает ко мне спать. Которая разговаривает со мной и делает что-то со мной, которая даёт понять, что я могу быть там-то и там-то лучше, а не "мне надоело это и это", а не съёбывается - именно съёбывается, стремительно и обязательно с песней - в ночь, в вокзалы, в подружки с алкоголем, в петлю, в ванну, в беспорядочные слёзы. Быть взрослеющей женщиной - это же не только уметь пить и трахаться в подростковом возрасте, и быть мужчиной - это не только рассказывать сказки про красивую жизнь. И, кстати, отношения - это когда вы вместе сделали большую ЖОПУ, и вместе, взявшись за руки, туда влезли, называя её своим ДОМОМ, наводя ужас на родителей и не собираясь оттуда вылезать.