брюзгжало

sasdadism:

зайки-убивайки

в наше время в распоряжении у человека нет столько одиночества, чтобы он мог без ущерба читать книги.

люди поверхностные, ограниченные, с умом самоуверенным и ретивым, стремятся во всём к окончательным истинам. они хотят узнать смысл жизни! и измерить бесконечность! они берут в руку, в свою маленькую жалкую руку, горсть песка и говорят океану: "я сосчитаю песчинки на твоих берегах!". но песчинки утекают сквозь пальцы, да и считать надо долго, поэтому они топают от нетерпения ногами и плачут.

знаете, что надо делать на берегу? надо пасть на колени или гулять! гуляйте!

Рип ван Винкль, Оберштурмфюрер СС (Хотя на самом деле женщин в СС не брали.) (старлей). Невероятным образом умудряется сочетать в своём образе кавай и ковай, за секунды превращаясь из обаятельной милашки в шизанутую психопатку, выпиливающую унтерменшей. Мальчиковатая деваха с мушкетом, эпично поёт и не менее эпично откидывает коньки. Обладательница ахоге и DFC.

(с)

tarazaurus rex official site

последняя попытка стать счастливым,
припав ко всем изгибам, всем извивам
лепечущей дрожащей белизны
и к ягодам с дурманом бузины.

последняя попытка стать счастливым,
как будто призрак мой перед обрывом
и хочет прыгнуть ото всех обид
туда, где я давным-давно разбит.

там на мои поломанные кости
присела, отдыхая, стрекоза,
и муравьи спокойно ходят в гости
в мои пустые бывшие глаза.

я стал душой. я выскользнул из тела,
я выбрался из крошева костей,
но в призраках мне быть осточертело,
и снова тянет в столько пропастей.

влюбленный призрак пострашнее трупа,
а ты не испугалась, поняла,
и мы, как в пропасть, прыгнули друг в друга,
но, распростерши белые крыла,
нас пропасть на тумане подняла.

и мы лежим с тобой не на постели,
а на тумане, нас держащем еле.
я - призрак. я уже не разобьюсь.
но ты - живая. за тебя боюсь.

вновь кружит ворон с траурным отливом
и ждет свежинки - как на поле битв.
последняя попытка стать счастливым,
последняя попытка полюбить.

я скормлю свою тень телефонному автомату - вместо монет, чтобы услышать твой голос. мир затаил дыхание, ожидая твоего пробуждения, солнце отодвигает штору, чтобы прикоснуться к тебе, и твоя девушка улыбается, слушая, как ты дышишь. глупые птицы поют, но кошки крадутся, чтобы не разбудить тебя слишком рано. завтра пойдёт дождь потому что сегодня ты пожелал увидеть осень. деревья теряют листья, не дождавшись твоего возвращения в город. но ты ничего не замечаешь - ты смотришь на свои ладони, пытаясь отыскать знак, который сделал тебя таким несчастным. впрочем, право петь грустные песни принадлежит не тому, у кого есть повод для печали, а тому чей голос звучит горестно. тому, кто просыпается в слезах, не умея вспомнить отчего.

алкоголиков все жалеют, их лечат, уважают, они окружены человеческой заботой, вниманием врачей. в то время как пожалеть людей умных никому в голову не приходит. сказать, например: "он наблюдает за поведением людей и от этого глубоко страдает!". или: "у меня племянница очень умная. но она хорошая девушка и делает все, чтобы изжить этот порок навсегда". "был момент, когда я испугалась, что ты станешь умным".

Действие происходит в 70-х годах прошлого века на юге Германии. В религиозной семье живет 21-летняя Михаэле со своим добрым, но безвольным отцом и черствой, бессердечной матерью. Несмотря на многолетнюю борьбу с припадками, Михаэле решает уехать из дома и поступить в университет. Здесь, под влиянием наступившей свободы, зарождающейся любви к Стефану и дружбы с Ханой, она порывает с религией и семьей, в которой она чувствовала себя всегда защищенной. Ее болезнь усугубляется, ее мучают голоса. Это уже не простые эпилептические приступы, а ужасные галлюцинации.

Режиссёр Ханс-Кристиан Шмид направляет свой испытующий взгляд на хрупкую человеческую сущность, пребывающей в нравственной раздвоенности. Фильм основан на тех же реальных событиях, что и фильм "Шесть демонов Эмили Роуз". В 1973 году на экраны вышел "Экзорцист" Уильяма Фридкина, и по всему миру прокатилась волна экзорцизма.

— но как, - вопросил он, - как можно казнить облако?

— граф постановил забить его камнями […] по имеющимся данным, в процессе казни погиб тридцать один человек.

хватай и держи! в нору - и вяжи!

пинай и дави! жми и лупи!

вглубь тебя, вглубь, на гоблинов путь

утащим живо тебя!

бей, молоти! вали, колоти!

молот, тиски! клещи, свистки!

вниз тебя, вниз! под землю спустись!

все глубже тащим тебя!

хлещи и пори! избей и дери!

кусай и прибей! мычи и блей!

работай живей, и пикнуть не смей!

а гоблин пьет, а гоблин поет!

с горы, с горы, в темень норы,

туда притащили тебя!

комнатные обои, еще недавно блаженно безмятежные и открытые многоцветным полетам крылатой оравы, опять
замкнулись в себе, сгустились и стали перепутываться в монотонности горьких монологов.

— Как же это он — гроза лесов и полей, когда его никто не видел никогда?
— Ну как-как… Плод народного суеверия, следствие неразвитости науки… мифологическое сознание и все такое. Познать не можем — и обожествляем, что ты прямо как маленький! Это и Ежу понятно. Эй, Ёж! — крикнул он в пространство. — Тебе понятно?
— Мне все понятно, — отозвался из пространства некто Ёж.

СЛОНЫ – Les Éléphants
(Из Шарля Мари Рене Леконта де Лиля)
[Charles Marie René Leconte de Lisle, 1818—1894]

Подобно морю без преград, кармин песка
Сверкает немо, на своей постели лёжа.
Там люди есть, где даль на медный пар похожа,
Где зыбь недвижную заполнила тоска.

Кругом – безмолвие. Пресыщенные львы
Вальяжно спят вдали – в глубинах нор пещерных,
И воду пьёт жираф на пастбищах пантерных,
У финиковых пальм, из плеска синевы.

И ни одна из птиц крылом не шелохнёт.
Мёд воздуха сгущён, в нём – солнце великанье.
Гигант-питон, зарывшись в зноя полыханье,
Вдруг чешуёй сверкнёт, свой разогрев живот.

Горит под синью неба пламенный маршрут,
Когда всё в мёртвом одиночестве застыло,
Когда в родимый край сурово и уныло
Шершавые слоны через пески бредут.

Вздымая пыль столбом, пустыню всю пройти
Им предстоит. Плывут, массивны и чугунны,
Ногами толстыми обрушивая дюны,
Стараясь не сойти с ритмичного пути.

А во главе – вожак незыблемый. Он стар.
Всё тело – в трещинах. Он временем подточен.
Гранитна голова. Дугою – позвоночник –
Любой такая мощь снести смогла б удар.

Своих к заветной цели спутников ведёт.
И сзади борозду глубоко взрыв при этом,
Бредут за патриархом пилигримы следом.
Хоть он и не спешит, но не сбавляет ход.

Бредут слоны, бредут. Их уши – веера.
Моргают их глаза. Колышутся тела их.
Пот в жарком воздухе парит. В движеньях плавных
Струится шорох и роится мошкара.

Пусть жажда мучит, пусть спасенья нет от мух,
И солнце жжёт огнём их сморщенные спины, –
Куда бредут? О чём мечтают исполины?
Их ждут леса, что льют хмельных смоковниц дух.

Им предстоит опять увидеть водопад
И над рекою слышать рёв гиппопотама,
Где серебро луны обрамит их, как рама,
Где будут пить взахлёб они поток прохлад.

Так по пескам бескрайним, мужества полны,
Они проходят медля чёрной вереницей,
И вновь среди песков движенье прекратится,
Когда за горизонт уйдут они, слоны.

"-Доброе утро! - обратился к старику Бильбо, явно ничего не имея в виду:
ярко сияло солнце, и зеленела трава. Но Гэндальф пристально посмотрел на
хоббита из-под кустистых седых бровей.
-Это что же вы хотите сказать? - спросил он. - Желаете мне доброго утра
или хотите сказать, что оно для меня доброе, хочу я этого или нет? А может,
все должны быть добрыми в это утро, или вы сами сегодня добрый?
-Все сразу, - ответил Бильбо.”