independence

она так на тебя похожа - тоже циничная, тоже не любит никого, равнодушное презрение, и руки холодные. я смеялся над ней, она злилась, я снова смеялся, не мог объяснить, что она пародия, плохая копия тебя. она собрала вещи, хотела забрать кота, потому что ему нужна женская ласка, я пожимал плечами, но кота не отдал, ты же всё равно вернёшься и мы будем с утра есть хлопья с молоком и молчать.

Я убиваю время пространством
Я боюсь, что живу, не любя
Я считаю, боль это странствие
По закоулкам себя

в нас дозы порошкового счастья
порой размыкают предел
мы разноцветные масти
в колоде расплывчатых тел

дОлжно иметь при себе граммов пять героина.
как в песне Саши Васильева, помните -
герой на героине, и героиня на героине.
их обоих бросает ломка по комнате,
они оба бьют зеркала.
в темноте сверкают глаза,
вот только все хуже:
нет никакого нарко-эффекта.
есть только влюбленность, как секта.
она затягивает их все глубже,
порабощает, уносит в зависимость,
заставляет проявлять искренность,
хоть какие-то нежные чувства,
среди общей циничности.

люди назвали бы это безумством
или тяжким расстройством личности,
но что им известно
о сердечной трагичности?

расписания - к чёрту,
выбрось билеты на поезд.
я ненавижу скорость,
с которой тебя уносит.

ты сидишь утром на кухне,
пьёшь свой кофе, ну, или чай.
а голова от вчерашнего пухнет,
и магнитофонной записью крутится:
" не скучай. не скучай. не скучай."

мой номер потерялся, у тебя на старой симке, поэтому ты где-то счастлива с ним на снимке..

на телефоне семь пропущенных звонков
и пять дежурных фраз всегда готовы.
он каждый день опять гуляет с новой -
ему нет дела
до твоих стихов

доброе утро.
мы проснулись с тобой на полу.
ты полупьяный (вчера убивали тоску),
смотришь в глаза серым волком,
и моему сердцу, вроде бы, колко.
словно в нём застряли осколки
волшебного зеркала, как у мальчика Кая.

ты улыбаешься, загоняешь в вену иголку.
доброе утро. мне кажется, я неживая.

входишь в комнату, садишься на стул,
куришь,
словами бросаешься.

у меня ощущение, что мы зеркала
друг против друга.

ты улыбаешься.
(вследствие этого я разбиваю стакан.)
что-то читаешь, рассказываешь,
заламываешь пальцы и
запинаешься.

и нихуя вы не милая пара, ее блядские юбки, твои пустые карманы.

от дождя мои волосы волнами словно море.
с привкусом дыма и красной рябины.
я как тебя никого еще не любила.

приняв пару-тройку важнейших решений,
днём я сойду на единственно-верном вокзале
твоего приморского города.
мы оба от расстояний безумно устали.
я люблю тебя.
я
люблю
тебя.
я люблю тебя целовать.
не давай мне, пожалуйста, повода
ревновать.

ты первый человек на моей памяти,
который искренне ждал от порно-фильмов романтики.

и мне до сих пор мерещится жестяная пепельница на перемазанной краской скатерти,
хотя это, скорее всего, результат бытовой усталости.

положа руку на сердце, однако замечу,
что по-прежнему, как восьмиклассница, надеюсь на случайную встречу,

на разговор за чашечкой кофе, доведённый до абсудра и непоняток,
но, безусловно, оставивший в сердце приятный, немного приторный, сладкий осадок.

расскажи, ты бы хотела, чтобы я провел бритвой по венам?
или, чтобы в горячке чахоточной хлынула горлом кровь?
чтобы я, перед смертью, как сумасшедший, бился о белые стены,
и, захлёбываясь в припадке, хрипел какую-то чушь про любовь?
тебе было бы интересно, если бы я погибал, чернел, иссыхался в огне пожарищ,
если бы я подыхал под копытами лошадей на одном из ежегодных ристалищ.
ты бы любила меня, если бы я закидывался какой-нибудь дрянью и гнил медленно?
если б носился за тобой по пятам и щеночком смотрел в глаза слёзно и преданно,
если б я, как глупый шестнадцатилетний мальчишка, любое чужое слово воспринимал в штыки,
и чтобы в моей голове на репите звучала бы только ты?
чтобы каждое твоё замечание или упрёк я принимал, как мертвец, спокойно.
скажи, ты бы была тогда мной довольна?
даже сейчас, повинуясь дурацкому чувству, я исполняю любой твой каприз.
на старой, но всё-таки крепкой, верёвке
я для тебя сегодня под потолком завис -
ошеломлённая, только вернулась с очередной тусовки.