Греми, Москва! Цыплячий дождик,
июньским холодом повей,
проскальзывай, как нежный ножик
среди аллеи тополей.
Здесь жизнь прошла, и было надо
лет сорок или пятьдесят,
чтобы окончилась досада,
печальнейшая из досад.
Дожевывая зуб до десен,
я сам кончаю этот спор.
О, Боже, как молниеносен
направленный в меня укор.
Греми, греми, проклятый город,
доламывай ат'омный пласт,
ты на квадригах и моторах
отчаяться еще горазд.
Расплющивая, иссушая,
мча по тоннелям без конца,
речь человечью заглушая,
рассыпься мигом, что пыльца.
И в тишине пустой минутной
я докажу тебе, что сам
пробился через воздух мутный
к твоим железным небесам.
Что сам, считая долг и сдачу,
я выбежал на красный свет,
что выхватил свою удачу,
где никакой удачи нет.
Что оба мы срослись в кентавра,
пересекаясь, словно крест,
и я - твоя абракадабра,
а ты - заумный мой протест.
Противники и побратимы
от рождества до похорон,
мы так враждебны, так едины,
и перевозчик наш - Харон.