Я их не слушала до тех пор, пока они не начали действовать. В анальном экстазе тряся своими уродливыми телесами, откормленными на холестерине религии и морали, они орали мне в лицо, что я обязана жрать дерьмо вместе с ними, ведь иначе получается, что я ем что-то другое, а вдруг оно вкуснее, нет уж, закинься дерьмом и не возникай. А те, кто был постройней и был накормлен алкоголем и ширялся своей экзистенцией, они поступали по-другому, не так очевидно, но более коварно. Они делали несчастное лицо, закусывали губы, заламывали руки, пускали слёзы и говорили мне, что я делаю им очень больно. Во мне рождалось чувство стыда, которое ломало меня - как я могу, они же любят меня, значит надо ломаться, надо покинуть лоно любимой бездны и стремиться вместе, взявшись за руки к чему-нибудь светлому, к коммунизму например, ну или к адекватной реакции на фонари зимним вечером.