Я
люблю женщин. Люблю их запах, их тела, их движения. Я люблю любить женщин. Но
когда я был еще молодым сопляком, помню у меня была девушка. Очень хорошо я ее
запомнил по нескольким причинам. Она не была красавицей, и ноги у нее росли не
от ушей. Она была моложе меня на 6 лет. Мне тогда было 22, ей, как следствие,
16. Она жила с бабушкой, родителей у нее не было. И она была той, которую
многие могли использовать; я в том числе. Но бедняжка верила в мир во всем
мире, поэтому когда мы познакомились, я стал ее первым мужчиной. Она была
наивной молодой девочкой, симпатичная и немного скромная. Она жила у меня,
отпрашиваясь у своей бабушки. И я стал считать себя ее отцом. Я хотел защитить
ее и преградить от трудностей мира, но никогда не говорил ей об этом. А если и
говорил, то она дулась и обижалась. А потом сама же бегала и извинялась. Я
никогда не воспринимал ее всерьез. Она была малышкой для меня. Но как ни крути
секс был.Она казалось мне такой молодой и непорочной, что я боялся порой
целовать ее. Она была хороша. Всегда. Но я никогда не давал себе слова быть
однолюбом. Я ебал кучу женщин. Даже когда меня ждала моя малышка. Она знала об
этом. Знала и всегда молчала. У нее была чистая любовь, а я использовал ее как
тело, которому я мог отдаться. Я сам не понимая почему, любил ее плечи. Мы
гуляли по парку, я обнимал ее за плечи, и она просила смотреть ей в глаза,
просила не лгать, просила любить вечно, дарить себя и свое тепло, просила того,
чего я не слышал. Я соглашался, кивал головой и обнимал ее за плечи. По ее
щекам текли слезы, и у меня появлялось отвращение к самому себе. Я считал себя
жалким, а ее жалкой. С тех пор я запомнил ее плечи. Так прошло полтора года.
Она жила со мной, я с ней. Она любила меня, а я никогда не говорил ей этого. Я
не любил ее. Я любил ее плечи, любил ее физически в любых позах, но я никогда
не говорил ей о чувствах. Потому что их не было. Я трахал женщин - молодых,
зрелых, старых, богатых, бедных, умных, глупых. А она жила со мной.После этих
полутора лет я привязался к ней, как тузик к бобику, как чихуа-хуа к мике, как
кактус к горшку. А она все видела, чувствовала, понимала… Я нашел ее в
ванной, в луже крови на кафельном полу. Она лежала неподвижно и в искрюченной
позе. На ее левом запастье был порез, а рядом лежала моя бритва. Я поднял
ее, приложил к себе, как грудного ребенка, обнял и заревел. Впервые в жизни я
ревел на взрыд; из меня выходил гной, дурь и дерьмо, которое накопилось. Мои
слезы капали ей на плечи, а ее зеленые глаза теперь были под тяжелыми веками. Я
ревел, как мальчик. И бился головой об стенку, я рвал на себе волосы, и кусал
локти. А она лежала рядом со мной, молчала. Я не любил ее. Но если я не любил
ее, то почему не одна женщина в мире мне не может заменить этих плеч, этих губ,
этих зеленых глаз? Если я не любил, то почему уже пятый год подряд я храню ее
вещи, обувь и зубную щетку? Я не любил ее? Я ее использовал. А она каждый
день, каждый божий день меня прощала. Я был уверен, что буду встречен улыбкой,
ее улыбкой. Но теперь ни одна женщина в мире не способна заменить мне этих
плеч… Я не любил ее?