У Бонапарта оставалось много внешних пережит­ков его корсиканского происхождения. Не только его непривычный французскому слуху выговор явственно доказывал, что родной для него была итальянская речь. Он допускал грубые фонетические и смысловые ошибки во французском языке. Он произносил слово «пехота» (infanterie) так, что оно звучало «ребятня» (enfanterie); он говорил «секции» (section), имея в виду сессии (session); он путал значение слов «перемирие» и «амнистия» (armistice et amnistie) и допускал мно­жество иных грубых ошибок1. Писал он также с ор­фографическими ошибками. Подчиненные всё заме­чали у главнокомандующего, они не прощали ему ни одной ошибки, ни одного промаха.

Еще до прибытия командующего в армию ему были даны обидные прозвища. Кто называл его «кор­сиканским интриганом », кто «генералом алькова», кто «военным из прихожей». Когда увидели невысо­кого, худого, бледного, небрежно одетого генерала, насмешливые пересуды усилились. Кто-то пустил словцо «замухрышка»— gringalet, и оно привилось. Бонапарт понимал, что ему необходимо сломить лед недоверия, предубежденность высших и старших ко­мандиров армии; он понимал, что одной лишь силой приказа невозможно осуществить задачи, которые он себе ставил.

ой пиздец, я представляю, как он потом, сидя на троне, ржал над всеми этими прозвищами и людьми, их дававшими, ок