..

Я отбиваю давно въевшийся в сознание ритм, он сидит на полу, прижимая одну чашку к губам, а вторую – к уху.

Да, там слышно море. Это здорово выручает, когда у тебя под боком нет не то, что пары волн, но хотя бы завалящей ракушки… В стакане с толстыми стенками можно услышать водопад, но, по-моему, я ему об этом не рассказывал…

Просто вот он сидит и слушает синюю чашку с золотым рисунком, чашку с надписью «Luxembourg», это Крисова, из нее вообще-то всегда пили кофе, а вот он сегодня ночью – утром, утро же – решил выпить чай, а теперь он сидит и слушает ее, и не замечает даже, что я давно уже перестал играть, что на самом деле все это было затеяно, может, ради вот этих пяти минут.

Пока он слушает настоящее море, я слушаю настоящего его.

А потом он, все так же молча и спокойно разбивает кружки об пол. Обе. Плавными непринужденными движениями. Мне кажется, я слышу, как море внутри них кричит от боли.

Впрочем, возможно, это чья-то собака скулит на улице.

Время бежит слишком быстро, когда я в очередной раз смотрю на правое запястье и обещаю себе больше никогда не оставлять часы дома.

Под утро мне обычно хочется умереть, или стать собакой, или сломать руку – в зависимости от настроения и времени года. Ему под утро хочется спать, или любить, или потерять голос.

Возможно, мы имеем в виду одно и то же, просто говорим разными словами.