Ничто не двигает вперед так, как три тысячи лишних песен в твоем плеере и еще миллион пустых обещаний. Ты поешь: "In my shoes, just to see, what it’s like to be me", но это всё не связывает тебя ни с целями, ни с задачами, ни с установками. Тебе двадцать один, у тебя нет проблем хуже смерти, нет жизни, лучше нынешней и этим вечером нет ничего, кроме тонны меланхолии. Алкоголь действует таким образом, что первые несколько часов тебе весело, а потом ты садишься на кровать и не хочешь ничего, потому что внутри кто-то стонет, кто-то скребет ногтями, а ты глушишь стоны и поешь: "Глотни, чтоб не слышать как внутри кто-то плачет". Две тысячи четвертый год, песня появляется в моей голове и не выходит оттуда уже шесть лет. Сесть на пол, раскачиваться, как сумасшедший, и повторять текст - это чем-то напоминает способ справляться с ненужными воспоминаниями, но на самом же деле это просто убивает семь минут. Семь лишних минут, которыми не хочется ни дорожить, ни делиться.
Усмехаться. Всё, к чему я иду - не важно. Мне спокойно только тогда, когда он берет меня, абсолютно беззащитную, к себе под крылышко и говорит всякую чушь; когда он не смотрит оценивающим или злым взглядом; когда я молчу, а он ничего не спрашивает. Мне уютно. Иногда мне кажется, что рядом с этим человеком я буду в состоянии пережить планету, эпидемию и личный апокалипсис.
Я бываю счастливой. Я бываю довольной. Но пишу только в моменты адовой хуебени. Теплота чужих прикосновений как удары током - будто пронзает вольтами, поэтому я не позволяю меня трогать никому, кроме любимых мной людей. У меня экзамены, у меня сложные экзамены и эта сессия все больше делает из меня пьющего ботаника, учащего всё подряд: я читаю книги, билеты и лекции. Я выхожу на улицу в редких случаях, я заучилась и не сказать, что мне это не нравится. Зимние каникулы я проебала, до следующих еще плыть и грести, замечу, что не умею ни того, ни другого.
Сейчас я чувствую себя такой пустой и слабой, что моя внутренняя цензура вместе с восприятием барахлит и мироточит. Это страшно и неприятно. Час назад я останавливала небольшое носовое кровотечение и меня посетила мысль о стержнях для любимого механического карандаша. Они закончились. И мой мозг резко превратил все это в проблему, которую нужно срочно решить. Вот насколько я пуста.
Или другой пример: всё моё нутро наполняет какое-то огромное количество непонятных ощущений, будто меня разлили как молоко на кухне, не стали протирать пол и вместо этого просто закрыли дверь. И я как пустой пакет, который смотрит на этот молочный пол и ничего не может сделать. Как пакет, все внутренние части которого вытащили и оставили рядом, а он ничего сверхъестественного не ощущает, но ждет. Такое вот чувство.
Ничего не остается позади, ничего не забывается и ничего не проходит. Я всё отпустила настолько, насколько это возможно. Нет, меня всегда будут держать мои болячки и шрамы, всегда будут рецидивы, но всё это больше не владеет мной. И теперь придется учиться жить так, будто я никогда не была в зависимости. It's allright. Мои бы гордились мной.
Немного болит правое легкое. Наверное, это признак, что пора лечиться. Наверное, это признак, что пора словесно прореветься. Наверное, это признак, что ему пора снова брать меня под крылышко.
И вот ещё что: я не знаю, какие отношения с почтой у вас, у меня лично - абсолютнейшее дерьмецо. Потому что всё важное, что я отправляю, теряется в черных дырах. Если и существует почтовое проклятье, оно явно на мне.
И ещё, пожалуй, самое важное: я люблю вас, девочки.
Мои славные и красивые сейчас это прочитают и вспомнят о том, что я всегда скучать и любить, даже если редко писать и говорить.