Суть не в том, чтоб не лезть под поезд или знак «Не влезай — убьет». Просто ты ведь не Нео — то есть, не вопи потом, как койот. Жизнь не в жизнь без адреналина, тока, экшена, аж свербит -значит, будет кроваво, длинно, глазки вылезут из орбит. Дух захватывало, прохладца прошибала — в такой связи, раз приспичило покататься, теперь санки свои вози. Без кишок на клавиатуру и истерик по смс — да, осознанно или сдуру, ты за этим туда и лез.
Ты за этим к нему и льнула, привыкала, ждала из мглы — чтоб ходить сейчас тупо, снуло, и башкой собирать углы. Ты затем с ним и говорила, и делила постель одну — чтобы вцепляться теперь в перила так, как будто идешь ко дну. Ты еще одна самка; особь; так чего поднимаешь вой? Он еще один верный способ остро чуять себя живой.
Тебя что, не предупреждали, что потом тошнота и дрожь? Мы ж такие видали дали, что не очень-то и дойдешь. Мы такие видали виды, что аж скручивало в груди; ну какие теперь обиды, когда все уже позади. Это матч; среди кандидаток были хищницы еще те — и слетели; а с ним всегда так — со щитом или на щите.
Тебе дали им надышаться; кислородная маска тьмы, слов, парфюма, простого шанса, что какое-то будет «мы», блюза, осени, смеха, пиццы на Садовой, вина, такси, — дай откашляться, Бог, отпиться, иже еси на небеси, — тебя гладили, воскрешая, вынимая из катастроф, в тебе жили, опустошая, дров подкидывая и строф; маски нет. Чем не хороша я, ну ответь же мне, Боже мой, — только ты ведь уже большая, не пора ли дышать самой.
Бог растащит по сторонам нас; изолирует, рассадив. Отношения как анамнез, возвращенья — как рецидив.
Что тебе остается? С полки взять пинцетик; сядь, извлеки эти стеклышки все, осколки, блики, отклики, угольки. Разгрызи эту горечь с кофе, до молекулок, до частиц — он сидит, повернувшись в профиль, держит солнце между ресниц. Он звонит, у него тяжелый день — щетину свою скребя: «я нашел у скамейки желудь, вот, и кстати люблю тебя». Эти песенки, «вот теперь уж я весь твой», «ну ты там держись».
Все сокровища. Не поверишь, но их хватит тебе на жизнь