Мне так проще, проще быть одной и ни в ком не нуждаться, писать мелким почерком от мужского лица и крупным от женского, проще не ронять слёз, не видеть снов и всё время кого-то искать, искать саму себя, но при этом так бояться найти.

Мне так проще, проще не ходить по осенним листьям, в ожидании первого дождя, того дождя, где асфальт плачет и музыка грустная в плеере, когда кошки в подвалах и деревья танцуют вальс. Когда-то я тоже могла его танцевать, но у всего есть срок годности, всему своё время, и видимо, время вальса в моей жизни прошло. Всё всегда куда-то уходит, как бы нам не хотелось это вернуть. Так бывает, что засунешь руку в карман в поисках конфет, которые ты вчера съел, или ещё хуже, когда в том же кармане ищешь ключи от сердца, которые обронил, а кто-то их нашёл, подобрал, но так и не смог понять того, где замок.

И ты не любишь эти набережные, раздраженно хмуришься от сырости, но всё равно туда идёшь, садишься на бетонные ступеньки, что не умеют любить от холода и так близки с асфальтом, но далеки от неба, ведь ты небо не любишь, а они тебя понимают, прячутся в спусках к Фонтанке, роняют недопитые банки, недопитые бутылки в поисках тени, но находят тебя, такого грустного, унылого и расстроенного. Ты приходишь покурить, побыть втроём: ты, набережная и ступеньки, вам хорошо вместе и вы все так не любите небо, не ждёте солнце и не идёте домой.

Домой — тоже понятие растяжимое, когда квартиры съёмные, а города чужие, и кажется, что всё вокруг не твоё, а асфальт один и тот же переходит вместе с тобой из города в город, из района в район, и никогда тебя не покидает. Его есть за что любить, а за что все они так сильно любит тебя, ты так и не понял, лишь коснулся своими ресницами чужие щёки и трясёшься от страха обронить натянутую улыбку, что и так не твоя, с чужих щёк снятая, но такая милая, ну и плевать, что мужская.