Я познакомилась с растаманами в Крыму, на одном из диких пляжей, где любят собираться нудисты, кришнаиты, шаманы, панки и прочие представители неформальной культуры, а также простые любители дикого отдыха.
Первое люди, которых я увидела на этом пляже, собирали деньги на водку. К ним же я «вписалась» на стоянку, т.е. стала жить на территории их палаток.
Растаманов я встретила на пляже. Один из них подошёл ко мне и спросил: «Девушка, вы курите ганджу?» Да, я курила марихуану ещё до того, как стала общаться с растаманами. Как только я ответила утвердительно, лично для меня был сооружён «косяк» (папироса с «травкой» ;), и я покурила. Растаманы понравились мне сразу потому, что не были жадными. В городе редко кто угощал меня бесплатно, а тут…
Я назвала это место раем. Почему? Потому, что я никого не знала здесь. Мне было страшно одной. Я не понимала, зачем я здесь. После того, как я прибилась к растаманам, мне стало легко. Это была маленькая растаманская община. Она состояла из мужчин, женщин и их детей. Их день начинался с «травки», потом они искали («аскали» ;) еду или же сами готовили, потом снова курили, потом играли на барабанах, спали, просыпались, курили, и так до позднего вечера.
В тот вечер, когда я впервые попала к ним, мне показалось, что я попала домой, что все меня здесь любят. Меня накормили, напоили и «накурили». Ночевали мы прямо на пляже. Кто-то подарил мне свой спальник, чтобы мне не было холодно. Все заботились друг о друге. Ритм барабанов действовал завораживающе…
Так проходили почти все дни. Утро начиналось с марихуаны. Потом я купалась и шла на поиски утреннего чая. Обычно меня угощали и чаем, и марихуаной. В полдень обычно все сваливались спать. Мы могли спать прямо на земле, под кустами или даже под палящим солнцем. Потом – снова купание, обеды на нескольких стоянках. Растаманы мне говорили: «Джа посылает всё тем, кого любит». Я думала, что Джа любит меня, потому что я никогда не голодала и всегда была «накурена». Мне объяснили, что «травка» помогает познать Джа, делает человека добрее, и я приняла это. Раньше я страдала депрессией, а теперь постоянно была в хорошем настроении, не злилась, не раздражалась, все мне нравились. Я думала: «Я люблю всех, все любят меня, Джа любит нас, посылает нам свою любовь». Я глядела на людей сквозь завесу. Все были для меня красивы. Это были голые, в татуировках и шрамах люди, лысые или с дредами и, как мне казалось, с чистыми и ясными глазами. На самом же деле, мы все валялись в грязи, в своих же отходах, ели из общей грязной посуды (никто никогда её не мыл), но я не замечала этого.
С нами было много детей, в основном, дошкольного возраста. Дети здесь учились выживать. Они бродили туда-сюда, голенькие, чумазые, без присмотра, играли друг с другом, дрались и постоянно искали еду.
Вот как воспитывался мой любимец трёхлетний Ваня. Его день также начинался на пляже, среди спящих взрослых. Взрослые просыпались позже детей, хриплыми голосами переговаривались друг с другом и раскуривали первый «косяк». Ваня просил: «Оставьте моей маме», а потом бежал купаться. Иногда Ваня сам будил маму словами: «Мама, там кулят! Вставай!» Завтрак Ваня добывал себе сам. Мимо нас проходили бабушки и продавали вареники. Когда кто-нибудь из отдыхающих покупал себе порцию, отец Вани посылал своего сына к этому человеку со словами: «Ваня, беги, попроси себе вареник». Если Ване давали не один вареник, а два или три, «лишние» вареники делились между взрослыми.
Детей не жалели. Не считалось зазорным ради смеха нарисовать на ребёнке огромную свастику, не поделиться с ним едой. Как-то я была свидетелем того, как пьяная женщина пыталась научить чужого ребёнка плавать. Мальчик ещё не умел говорить, но постоянно плакал. Его мать была наркоманкой, и, будучи беременной вторым ребёнком, она продолжала «вмазываться». Пьяная женщина посадила мальчика на спину и начала кувыркаться в воде. Я испугалась за ребёнка, но так как сама не умела плавать, закричала остальным, чтобы они прекратили это. К моему удивлению, никто не среагировал на мои слова. Все смотрели и только улыбались. С ребёнком ничего не случилось. Мне сказали, что его рожали в воду, поэтому утонуть он не может.
Кстати, на дикие пляжи очень часто приезжают те, кто хотят родить своего ребёнка в воду. Рассказывали, что не один ребёнок так умер, но никто не говорил об этом открыто.
Я познакомилась с разными людьми. Среди них были кришнаиты. Они также жили своей группой, а по ночам устраивали свои «ритуалы»: блеяли, мяукали, мычали, выли, смеялись, а потом пели «Харе Кришна». Были там и шиваиты, и шаманы.
К одному из шаманов я попала на сеанс холотропного дыхания. Другие названия: рибёфинг, вайвейшен. Открыта эта техника сумасшедшим психологом С.Грофом. Суть её в том, что человек с помощью дыхания вспоминает своё рождение и, следовательно, избавляется от так называемых «комплексов рождения».
Жили наши шаманы (муж, жена и дочка-младенец) отдельно от всех, в огромной юрте. Их дочка также была рождена в воду и отличалась худобой. Её родители проводили сеансы прямо в своём жилище. Сеансы включали в себя раскуривание «травы» особым способом, распевание мантры «ом». Все участники садились по кругу, курили, пели, а затем делились впечатлениями. Многие говорили, что видят какой-то свет, движение сфер и т.п. Пение звучало очень зловеще. Должно быть, так поют в преисподней. И среди этого всего спала маленькая девочка.
Сеанс холотропного дыхания проходил так. Нас было семь человек. Мы поднялись на холм, разделись и улеглись на землю кругом, головами к шаману. Вдруг пошёл дождь, но шаман велел нам терпеть. Через какое-то время я лежала в луже. Шаман стал бить в бубен, а его жена, подходя к каждому из нас по очереди, завораживающим голосом что-то шептала нам. Мы должны были кричать «да» или «нет». Все вокруг меня дико кричали. Потом мы пели «а» и «о». Мне стало вдруг тепло, я растворилась в звуке. Воздух вокруг меня вибрировал. Когда всё закончилось, вода, в которой я лежала, была горячей. Потом все делились своими впечатлениями. Кто-то говорил, что почувствовал своё рождение. Для меня же не было ничего необыкновенного в этом, как и в других сеансах шамана. Его сеансы вводили в обыкновенное и знакомое мне ранее (я занималась медитацией) состояние транса. В этом состоянии человек видит то, что хочет видеть.
У растаманов были свои ритуалы. Ритм барабанов и действие «травы» также вводили в состоянии транса. Мы могли неистово танцевать, подвывать в ритм или просто растворяться в звуке. Ритуальными действами обставлялась и готовка «молока» (отвар из «травы» ;), и плетение дредов, и само раскуривание трубки (она пускалась по кругу).
После холотропного дыхания из меня выветрилась «трава», поэтому, когда я спустилась с холма и увидела, в какой грязи мы находимся, мне стало плохо. Я не использовала бы это место (где мы спали, ели) даже как отхожее. Меня чуть не вырвало. Во мне закрутилась мысль: «Что я здесь делаю?» Растаманы сказали мне, что меня «попустило», т.е. во мне нет сейчас наркотика, и посоветовали вернуться в обычное состояние. Я пошла искать кого-нибудь, кто бы угостил меня «травой». К моему удивлению, растаманы в тот день были очень злы, потому что им не хватило «молока». Кто-то разлил всё «молоко» посторонним, и многим из «семьи» (так называли свою общину растаманы) ничего не досталось. Тут я впервые поняла, что растаманы добры только когда «накурены».
Между тем я заболела, у меня поднялась температура. Меня повели к шаману. Шаман сжал мою голову, как в тиски, и дал выпить какую-то смесь, от которой обожгло горло. Мне ничего не помогло. Тогда разные люди горстями приносили мне какие-то таблетки, некоторые из которых называли «колёсами» (т.е. это были психотропные), и давали мне выпить их. И я выпила всю горсть неизвестных мне таблеток. У меня напрочь пропал инстинкт самосохранения. Однако температура не спала. Тогда для меня нашли «молоко» и напоили им. На следующий день мне показалось, что я здорова, и так было, потому что я постоянно подкреплялась «молоком» или «кашей» (сваренная и отжатая масса из «травы» ;). Известно, что марихуану используют как болеутоляющее средство, поэтому я просто ничего не чувствовала.
К счастью, надо было возвращаться домой. Я вернулась худая и больная, но продолжала вести прежний образ жизни.
В общем, было понятно, что растаманы – это обыкновенные бездельники, алкоголики и наркоманы. И никакие они не идеологи. Плевать они хотели на любую религию! Их желанием был только Legalize, т.е. легализация марихуаны. Им плевать даже на себя, на своё здоровье, поскольку они убеждены, что Джа всё «попустит», т.е. и вредное сделает безвредным. Поэтому они позволяли себе доедать объедки, не лечиться, подбирать монетки с земли. Известны случаи, когда в дредах растаманов появлялись вши, и они даже не говорили об этом никому, лечились, чем придётся, но наотрез отказывались отстричь дреды. Но я не замечала во всём этом чего-либо отрицательного: «Главное, что от них исходит позитив, добро».
Растаманы считают не зазорным жить за чужой счёт. В их понимании всё им посылает Джа, поэтому и благодарить надо только Джа. Некоторые из них в итоге оказывались ворами. Помнится, у нас была подруга, дочь богатых родителей. За её счёт мы ходили по клубам, питались, пили и курили долгое время. Сама я иногда подрабатывала и при этом тратила все деньги на «семью». При этом растаманы сами готовы были поделиться всем, что у них есть, но у них ничего не было. Так, иногда «трава» водилась.
Почему я общалась с ними? Мы были «семьёй». Они рады были мне, а я им. С ними мне не было скучно, грустно. С ними мне было весело и радостно. И это было связано не только с употреблением «травы». Всё-таки это были люди творческие и добрые по сути. Они были настоящими музыкантами, но из-за своего образа жизни редко кто из них употребил свой талант во благо.
Другая причина, побуждавшая меня продолжать общение с растаманами, была в том, что… мне завидовали. Мне завидовали люди, которые не имели возможности курить каждый день, а очень бы этого хотели. Некоторые регги-музыканты были известны и модны среди определённых кругов, а я общалась с ними, и поэтому мне завидовали. Мне было это приятно, хотя я до сих пор не понимаю, почему никто не забеспокоился обо мне в то время. Многие мои близкие и друзья знали, что я каждый день хожу «накуренная», да и видно было, что со мной происходит что-то неладное, страшное. Но мне или завидовали, или просто смеялись над моими выходками.
Чем всё закончилось? Во-первых, я дошла уже до того состояния, что готова была бросить всех своих родных и близких, бросить учёбу, и уехать с растаманами куда-нибудь в деревню заниматься натуральным хозяйством. Я перестала общаться со своей настоящей семьёй, со своими старыми друзьями. Родителей я обманывала на каждом шагу.
Во-вторых, веселье и радость сменились страшными состояниями. Например, на меня нападал беспричинный страх. Я могла целый день просидеть одна в комнате с задёрнутыми шторами (была и светобоязнь), закутавшись в одеяло, и бояться при этом выйти хотя бы для того, чтобы поесть. Я могла не есть очень долгое время. В другие дни для меня было мучением остаться с собой наедине. Я включала телевизор, радио, висла на телефоне, только чтобы не остаться одной. Мне казалось, что моя одежда меня душит, а это уже был признак истерического психоза, как я узнала позднее. У меня начались параноидальные состояния. Мне казалось, что все вокруг хотят мне навредить, я ко всем относилась с подозрением. Если кто-то приходил ко мне, я следила за этим человеком, боясь, что он может что-нибудь украсть. И страхи становились сильнее и ужаснее. И «трава» мне уже не помогала, а только усугубляла мои состояния. Самое интересное, что я не слушала никого, кроме кого-либо из «семьи». «Семья» могла делать со мной, что угодно, а у меня не было своей воли. Зная, что мне будет плохо, я всё равно шла на голос «семьи», как сомнамбула. Я и была похожа на сомнамбулу. Выбиралась из дома только в сумерки, пугалась прохожих.
Как-то кто-то из «семьи» повёл меня на кладбище. Кладбище находилось на территории церкви, и я… Я не могла переступить порог! Я боялась церкви! Меня затаскивали за ограду силой, а я упиралась.
Я многим помогала доставать наркотики, и получалось так, что люди, которые раньше со мной не общались, вдруг начинали звонить мне и просить меня помочь им «достать». Один мой знакомый попался, и после этого я выбросила всё, что у меня было, в унитаз.
Однако от употребления я долго не могла отказаться. Как только меня кто-нибудь звал «курнуть», я тут же бросала всё и ехала в назначенное место. Я не могла отказаться, хотя много раз собиралась бросить.
Я перестала отличать плохое от хорошего, хотя это, наверное, случилось со мной гораздо раньше. Я могла своровать что-нибудь в магазине и гордиться собой за это! Я пользовалась людьми, своими близкими, пользовалась их деньгами, жильём, гостеприимством, а за их спиной смеялась над тем, что они так добры со мной. Зло почти во всех его проявлениях казалось мне привлекательным. Зло стало для меня добром.
Одна моя подруга долго уговаривала меня сходить к священнику, исповедоваться. Я смеялась над ней, избегала её. Я не осознавала своей греховности. Я и наркотики не считала злом. «С их помощью я познаю бога, с их помощью я становлюсь добрее, лучше, с их помощью во мне появляется любовь», - вот как я отговаривалась. И я верила в это тогда.
Наконец я заболела. Я заболела тяжелым лёгочным заболеванием, не излечимым до конца, и это положило конец моему падению.
Я благодарна Богу за все мои страдания, связанные с болезнью, потому что благодаря им я переступила порог Церкви.
Последствия моего прошлого не исправимы для меня, и это хорошо. Иначе я могла бы сорваться. Я не знаю, что будет дальше, но, слава Богу!, теперь я могу отличить доброе от злого, истинное от ложного, у меня есть своя воля, я могу выбирать, я ещё живу, и у меня есть возможность исправить хоть что-то.
Сейчас я не общаюсь с растаманами, но знаю, что многие из них ведут прежний образ жизни. Некоторые из них попали в психиатрическую больницу.
Как-то одна знакомая девушка-растаманка сказала мне:
Я не верю в Бога, я атеистка. Я верю в Джа.