он не мог не заинтересовать даже того, кто закрылся от всего мира, чья надежда была смертью, и кто жил только с ушедшими. его личная красота; его разговор, который светился воображением и чувственностью; поэзия, которая, казалось, висела на его губах и заставляла воздух немым слушать его, были очарованием, которому никто не мог сопротивляться