Тушь текла и я текла, как глаза из стекла, что у светофоров на переходах. Вздохи - заходы, рассвет и мороженное. Ну сколько можно? Протеиново-нерезиновое лето, домой возвращались к обеду. Беда за бедой, как в новых постах, чужих письмах, что на сырых листах. Летаем, но спотыкаемся лицом об воду, больно так, хоть и вводно ржавыми пальцами по мечтам идиота. Ты оказался ещё загадочнее, а я осталась без сдачи ощущений под раздачу аккордов зелёного чая. А сколько же в людях старой заварки и недопитых рюмок, недопитых стаканов? Ты ночью за пивом, а я за ним. Не вини меня только потом за то, что не сказала. Ментоловые сигареты дороже, чем ты, а нефть до сих пор дорожает. Ты до сих пор не пишешь. Сорвалась вчера и сорвались крыши. Под линейками осенних листьев в жарком июле. Мне только холодно и грустно. Хочется плакать хотя бы потому, что ты не со мной, а я с ним. Чёрт, обними же меня!
А я бы вставила музыку, но ветер больше не доверяет мне наушники после того, как я сожгла до пепла чьи-то уши. И уже не слышно переходы стонов под рельсами трамваев. Провода помогли им уехать, а ты так и не проводил меня, зато проводишь по её коже своими руками. Вода уходит через сито понедельника, но воздуху не съесть осадки воскресенья, слишком яркие глаголы, слишком сплошные тротуары под модными очками, которые так больно лгут прямо в зрачки. Они заливают кипятком всю голубизну глаз, всю широту взора и остаются только следы подошв на лице от чужих подушек, в которых задыхаешься попытками дышать только им одним, но не под его одеялом.