мешает какой-то особый страх приблизиться к алтарю.
теперь ты во всех моих потолках,
в которые я смотрю.
теперь ты в каждом столичном окне,
мигающем в теле-синхрон. а я как заяц,
в слепом огне,
ревущем со всех сторон.
да нет, мне не страшно от «нет» и «да»,
но воротит от «не знаю».
с погонов луны слетела звезда:
забили в землю как сваю.
вот так и меня забили в меня.
вылезти бы. отдышаться.
ведь я, как пальто на горбу коня.
перестаю вмещаться
во всё, что, наверное, есть во вне.
в страну, в универ, в аккаунт,
в Онегина, в мир и войну на дне,
во дни, что безвестно канут.
в самолёты, что с неба гудят движком,
в авто, что едут, слепя.
во всё. а к тебе я приду пешком.
буду вмещаться в тебя.
_____
ага! — воскликнет лукавый Фрейд, —
посасывая сигару,
как бы вам это.. того.. не во вред,
а то вы и с пылу и с жару.
фаллический символ, однако, ну что ж,
негашенное либидо,
стихи-то о девушке, точно? не врёшь?
а, может, вы батенька, пидор?
____
я еле расслышал его через все стаканы и умные книги.
он был где-то между музлом в попсе
и газом футбольной лиги,
он злобно глядел на меня сквозь стога
невыкуренной травы.
ведь хуй, это хуй, а нога - нога.
а пидор, батенька, — вы.
с раздолбанной фарой и мятым крылом
по трассе летит автобус.
сижу за его непрозрачным стеклом,
колёса вращают глобус.
я еду к тебе, через взорванный храм,
через огонь-зарю,
через кнавы от Божьих ран.
доеду, коль не сгорю.
мешает какой-то особый страх,
улыбки, сказки и сны,
молнии в белых летучих шарах,
пряный ветер весны,
доктор курпатов,
тесть или зять,
цветастое ред-грин-блю.
мешает мне подойти и сказать:

привет. я тебя люблю.