ею двигали то отчаянье, то любовь.
то безумный прекрасный мир накануне краха.
это длиться могло до смерти её, но Бог как-то утром, во вторник, забрал у неё рубаху.
ну, такую..её с рождения выдают: тем, кто фактом прихода в жизнь подаёт надежды.
этих долго любят, почти никогда не бьют,
если что – гладят волосы и говорят «всё гуд».
и в один из вторников просят у них одежду.

.. в среду утром она проснулась: голым-гола.
простыни прохладны, а кофе горяч и горек.
ни любви, ни страха, ни даже пахучих слоек на большом подносе в правом углу стола.
ни прыща на коже, ни насморка, ни тоски: телефон поломан, на новый не будет денег,
безразлично, что будет есть или что наденет, и куда потратит время или мозги
простыня как лист, да и завтрак её – как лист. только кофе без сахара и остальных добавок:
в эту вёрстку она не сможет внести поправок,
как не сможет быть объективной и сильно правой,
потому что это тоже, по сути, риск.
***
поначалу трудно, но дальше пойдет легко: без оглядки назад, в направлении строго прямо. только плечи дрожащие, слёзы при слове «мама»
остаются её единственным косяком

(с) Лала Тарапакина