Подходящий листок нашелся в твоей прошлогодней университетской тетради. Толстая, исписанная почти до конца, с лаконичной черной обложкой, она осталась у меня как-то раз совершенно случайно. Просто незаметно выскользнула из твоей сумки. И прописалась навсегда в моем коридоре. Я решила: раз уж ты отдал физике 4 года жизни, надо хоть как-то увековечить эти романтичные лекции про радиоволны и смешные расстояния.
Я выдернула страницу, на обороте которой были нарисованы причудливые схемы, понятные одному тебе. И начала разбрасывать слова по разрешеченной клетками плоскости. Буквы полетели из-под карандаша решительно и беспорядочно. Первой по центру листа законно закрепилась твоя мания – физика. Вообще увлечение физикой с наших первых встреч придало тебе особенное сияние в моих глазах. Для меня-то точные науки всегда были чем-то вроде китайской грамоты. Даже хуже того: в иероглифах я разобралась бы в разы быстрее. Это все-таки слова, буквы, фразы, предложения, абзацы – моя стихия. Твоя – графики, схемы и целые числа. Впрочем, если бы ты оперировал только ими, мы бы с тобой никогда не смогли найти общий язык. В общении со мной ты мастерски смешивал, не взбалтывая, все свои знания. А я так и не смогла придумать, каким защитным средством стоит от тебя обороняться. Да и хотелось ли мне? Чего стоили эти твои непринужденные смски про «вектор движения, направленный в лузу деструкции» или «установки дриммейкерам, кажущиеся рациональной редакцией», которые я перечитывала по нескольку раз. Или вот наш спор про музыку, которая, по-твоему, – «лабораторная работа для одного». Или твоя метафора отношений – они, если верить тебе, подобны горстке песка в ладони. Чем больше сжимаешь его в кулаке, тем скорее он просыпается. Неужели я так плохо рассчитала свои силы? С тобой я не расставалась со словарями. Я все время росла – в первую очередь в своих же глазах. И оттого становилась еще более счастливой. Я повертела кусок бумаги в руках, методом случайной остановки определила верх и низ. И сделала шаг первый: я загнула правый и левый углы к центру листа. И написала второе слово: заочно. Да, признаться честно, ты поселился в моей голове еще до того, как я впервые бросила тебе свое бойкое «привет». Это так странно: я заранее слишком много о тебе знала, никогда с тобой не встречаясь. Во всем виноват твой неосторожный друг. Что уж скрывать: это он невзначай рассказал мне, как вы вечерами вдвоем смотрите фильмы. Да, я знала, что вы любите, нажав на паузу, спорить друг с другом и с режиссером. Мне всегда так хотелось присоединиться к вам. Еще твой друг как-то раз прислал мне ссылку на твой дневник. Я прочитала его залпом, мысленно написав комментарий к каждой записи. Это он показал мне однажды твою фотографию, влюбив в твои темные неразборчивые кудри. Он и познакомил меня с тобой. Я тогда всего лишь проезжала мимо. Решила заглянуть на чай. Где-то в мыслях после этого мы ни разу не расставались. Я выдохнула. Посмотрела в окно. И вспомнила текстовую открытку, которую видела недавно в Интернете: love is the person you think about during the sad songs. Я выключила музыку. И сделала второй шаг: верхний угол листа я притянула к середине нижней части. Мое следующее слово о тебе – широкий подоконник. Та ночь вообще была одной из тех, которые потом слишком долго помнишь. Против воли. Против правил. Чуть ли не посекундно. Как раскадровку мультфильма. Со счастливым концом. В детских сказках других, как известно, не бывает. Это был наш четвертый совместный вечер. Ты обещал быть в шесть. Семь, восемь, девять. Я уже перестала ждать. В какой-то момент я даже заставила себя разозлиться. На себя вчерашнюю – за дрожащие пальцы, вырывающие пакетик чая из упаковки, за неконтролируемый блеск в глазах, за слегка идиотическую улыбку. И почему все влюбленные девочки чем-то смахивают на умалишенных? Мне так хотелось обсудить это с тобой, но я боялась, что ты все поймешь – услышишь в этом признание. Даже если бы я приаттачила к этому утверждению красивую историю или загнула какую-нибудь метафору в твоем духе, ты бы обо всем догадался. Впрочем, ты и так, кажется, видел меня насквозь, даже когда я пряталась за шторками равнодушия, дверками цинизма и масками из льда. В 22:23 я отчаялась. Решила, что ты раскусил меня и разочаровался. Заскучал. Поэтому просто исчез. Такая простая добыча – ее даже победой-то не назовешь. Ближе к полуночи раздался стук в дверь. И вот ты с двухлитровой бутылкой колы и огромным помело в руках, такой смешной и домашний, уже несешься прямиком на кухню. И давай деловито греметь стаканами и тарелками. Тонкокожий лимон, виноград, сыр. Яркие трубочки, стаканы, лед. Широкий подоконник, звезды, ветер. От дуновений поползли мурашки, и я было натянула футболку на колени, а ты надел полосатую олимпийку. Но спустя минуту ты взял меня на руки, а я уткнулась в твое теплое плечо. Инстинкт самосохранения отключился сам по себе. Все – привет. Перед третьим шагом я пересмотрела фотографии. Кажется, я сделала это зря. Но отступать уже было некуда – я снова загнула углы листа вниз так, чтобы они сошлись. На открывшемся чистом пространстве я написала целых два слова: случайностей нет. Я вряд ли забуду другую ночь – два месяца спустя. Когда мы так случайно оказались в одной туристической группе. Ты спал через четыре автобусных кресла от меня, а я так и не сомкнула глаз. Все смотрела в окно на твое отражение и думала: вот ты же скоро загоришь до темной позолоты, наденешь белую футболку и… Ох, это тяжелая артиллерия! Ближе к утру ты стал замерзать и ежиться во сне – совсем как тогда на подоконнике. От холода проснулся. И достал из рюкзака полосатую олимпийку. А на одной из остановок мы одновременно вышли из разных дверей автобуса и немного постояли рядом в темноте – под теми же самыми звездами, что светят и над моим подоконником. До чего же разные эмоции могут дарить одни и те же вещи, подумала я. И еще я в который раз тихонечко взвыла тогда. Стоило эти два месяца выстрадать, выплакать, почти отучить себя надеяться, искать лазейки и случайные встречи, чтобы одной душной ночью сесть в автобус, который вез к морю и тебя тоже. Второй раз в жизни я увидела, как ты просыпаешься и как на рассвете солнце бордово играет в твоих темных волосах. Кто-то там наверху устроил мне проверку на прочность. Зачем? Кажется, я ее не прошла. Следующий шаг я почему-то сделала без отлагательств и отвлечений. Наверное, все дело в том, что голова окончательно закипела. Резким движением я загнула нижний торчащий угол наверх. И написала еще одно слово – почему. Больше всего – даже больше, чем завести котенка, проглотить залпом самый большой стакан малины и вбежать в ночное море – мне хочется понять одну непростую вещь. Почему с твоим именем у меня до сих пор по спине бежит колючий лазутчик-холодок? Теперь, спустя два года? Почему коленки все еще подкашиваются и слова застревают где-то между ребрами от каждой полосатой толстовки, от любого похожего затылка, от всякой случайно услышанной новости о тебе? Почему я то и дело строчу тебе неотправленные сообщения, которыми уже совсем неприлично переполнен мой ящик? Почему так получается, что даже самый близкий человек на свете – тот мальчик, который рядом со мной сейчас, – уходит на второй план, когда я, хлопая себя по рукам, втихаря снова и снова заглядываю в твой дневник? И долго ли еще между букв твоего редкого «привет» и «как дела» я буду читать гораздо большее – то, что мне хочется? Я согнула получившуюся конструкцию пополам. Это был предпоследний шаг. Я написала не буквы, а цифры. Твой номер. Иногда мне кажется, что виной всему – незаживающая царапинка, которой ты меня осчастливил. Сам подумай: мне было 17, и я искала тебя ночами темными – в журналах, кино, среди друзей. И вот – день как день. И вдруг ты. Словно заказ из «магазина на диване» – такой, как я всегда хотела. До тембра голоса. До количества букв в имени. И все – голова в облаках. А через четыре вечерних свидания ты уходишь. Я по-честному пыталась отпустить тебя раньше. Но вот что удивительно. У нас было всего четыре свидания, а я третий год не могу забыть твой номер. Я отогнула у самолетика крылья. Все готово – осталось только написать два каких-нибудь последних слова. Я задумалась. И включила радио. Только девочки видят знаки везде и всюду? Или с мальчиками такое тоже случается? «Здравствуй, мама. Плохие новости: герой погибнет в начале повести…» – я выключила звук, не дослушав любимую Земфирину песню до конца. На крыльях я написала… Стоп, довольно слов. Я нарисовала другой самолетик. Чтобы первому было нескучно. Знаешь, что самое смешное? Что в то время, как я третий год подряд загадываю одно и то же желание ровно в 22:22, ты вряд ли вспомнишь мой адрес и обстоятельства нашей первой встречи. И пока я старательно, словно паззл, собираю картину твоей сегодняшней жизни – из статусов в ICQ и обрывков фраз общих знакомых, тебе вряд ли есть что сказать мне, кроме «привет». Понимаешь, мне кажется, это неправильно. Любовь не должна быть игрой в одни ворота. И она наверняка может дать мне больше, чем редкие моменты счастья наблюдать тебя онлайн. А главное – и мне есть что дать. Во мне так много нерастраченного тепла. И чего-то еще. Пока я складывала свое оригами, стемнело. Мне очень хотелось, чтобы тучи сгустились, сверкнуло, громыхнуло и пошел дождь. Чтобы крупные капли забарабанили по водосточным трубам. Но нет: небо за окном было запачкано разве что луной и парой прозрачных облаков. Я открыла форточку. И отпустила тебя. В комнату ворвался теплый ветер.