Просыпаясь однажды и дважды и трижды, я понимаю что у меня только половина черепа. Другой половины нет. Отсутствует начисто. Обнажённый мозг щекочут пылинки. Носу дышать значительно легче — дыхательные ходы открыты. Шестнадцать зубов сохнут на воздухе и пломба на одном из них треснула после разделения. Язык, уползший на правую половину, как побитый слизень, уберёг себя целым.
Тогда я сажусь на кровати. И так понимаю, что у меня нет также и левой половины тела. Правая рука, правая грудина, аппендикс, дальше скос среза, сберегающий, слава Аллаху, неделимое и. Правая нога шевелит пальцем, попадая в правый тапок.
Лёгкое жалобно хлюпает. Кишки галантно не выпадают из брюшины. Яйца сжимаются в страхе. Не вернётся ли за ними разделитель?
Я вскидываю правую бровь и думаю - «Чёрт подери - мне всё ещё угрожает аппендицит!»
И встаю с кровати. И прыгаю на одной ноге в ванную, и чищу оставшуюся половину челюсти, и зубная паста, пенясь, выпадает из отсутствующей щеки.
Зато брить теперь предстоит только половину лица.
Я готовлю себе завтрак не из четырёх, а из двух яиц, одной рукой. Накрываю стол, подмигивая вниз. Трусы пришлось подвязать шнурком, чтобы не сваливались. Майка висит на одном плече.
Еда ведёт себя не благороднее зубной пасты, но язык мой — друг мой.
Я расправляюсь с завтраком, как и со всем прочим. Неудобно, но терпимо.
Прыгаю на работу на одной ноге. Я не могу вести машину. Даже если бы я и умел её водить, теперь это теряет всякий смысл.
Никто не уступает мне место в автобусе.
На работе я улыбаюсь всем половинуй рта и залихватски подмигиваю девушкам одиноким глазом. Одни улыбаются в ответ, другие к тому же тупят взор.
И никто не замечает, что я — половина.
Ведь я не обращаю на это внимание.
И в этом — гордость.
Я мог бы пойти к врачу, я мог бы, не знаю, найти хрошего хирурга и поставить себе металлопластмассовые каркасы вместо отсутствующих частей тела. Говорят, сейчас медицина творит чудеса. И мозг бы перестал чесаться. И одеваться стало бы гораздо удобнее.
Но, в конце-концов, стоит ли суетится? Кровью я не истекаю, ведь она не движется по жилам — её некому качать. Сердце осталось в левой части. Боль гасится анальгином, к тому, же мой верхний клык болел гораздо сильнее. А он тоже остался там, в левой части.
Опять же — расходы на еду. Время на бритьё…
Я мог бы пойти к другому врачу. К трансплатнологу и отдать оставшееся. Зачем оно мне, если разобраться? Половина человека — смешно!
Но я не иду. Не прыгаю. Не ползу и не стремлюсь. Я полноценно бездействую.
Я не даос и не стоик.
Просто это - предубеждение.