Его голос – словно тяжёлое, огромное полотно тёмного бархата, местами потёртого и шершавого, местами нежнейшего и гладкого, насколько нежной и гладкой может быть поверхность наждака сквозь тонкий шёлк.
Его голос – будто хриплый шорох сухого табака, сыплющегося на грубый деревянный стол. Вкрадчиво и мягко, с нарастающим шелестом, табак соприкасается с выщербленными трещинками на дереве, и если провести по столу ладонью – звук сипло продолжится эхом падения табачинок.
Его голос, из самой грудины, тысячи раз оттолкнувшийся от сильных, прочных рёбер большой грудной клетки, прокатившись по горлу, и частично задержавшись там, проникает в самую мою диафрагму, и заполняет её собой, снова и снова, не успевая испаряться, снова и снова….
Затихающие слоги его голоса – шипение зажигающейся спички, доля мгновения, в которой хочется замереть, чтобы вслушаться в каждый атом звука.
Когда он протягивает гласные – я будто прикасаюсь телом к стволу столетнего дуба. К тёпло-прохладной, морщинистой коре, втянувшей в себя всю мощь и мудрость Времени. Закрываю глаза, и под веками проносятся годы и годы, прожитые на одном месте – таком разном, и меняющемся.
Его голос – словно обветренные скулы скального камня, проросшего дикими травами, выжженными холодным северным солнцем.
Глубокий, размеренный, спокойный голос таит в себе неиссякаемую страстную энергию. Энергию с сильными, крупными мужскими ладонями, которые медленно и аккуратно опускаются в тёмные воды мрака в моей голове, и разгоняют там всё лишнее, ненужное, бессмысленное, освобождая оголённые нервы.
Придыхание – словно клубящийся в полумраке комнаты дым, поднимающийся к потолку, оседающий на мебели, тканях, коже, оставляющий особый, терпкий сигаретный привкус.
Я могу слушать этот голос вечно, словно куря сигарету, втягивая бархатистую баритонную мелодику, впитывая божественное наслаждение, растворяясь во времени и пространстве.
Его голос – это величайший Театр. Великолепная симфония. Его Голос – Голос Искусства.