— Аня, как ты думаешь, что у тебя вырабатывает общение с одногруппниками?
— Агресcию.
Чертчертчерт. В этой реальности у меня не осталось никого. По моей вине, я это понимаю. Через два месяца я проснусь и пойму, что схожу с ума. Нет, конечно, у меня есть мои девчули, с котрыми можно поговорить обо всем на свете, я безумно их люблю. Но у меня нет компании. Именно компании в исконном смысле этого слова, с которой можно творить всякие безумства, собираться по субботами. Я так скучаю по этому, что почти согласна вернуться к тем же убогим пацантрэ или что-то в этом роде.
Так вот, о чем мы говорили. Пара украинского языка в компании этих троих вызвала у меня дичайшее агро. Потому что я по горло наслушалась разговоров о том, как им будет весело в лагере, как они там будут зажигать, а я буду гнить в полном одиночестве в гребаном Херсоне и ворошить воспоминания столетней давности. Нет, меньше всего на свете мне хочется тусить в каком-то лагере, и я бы ни за что в жизни не решилась на такое безумие, но задать этот вопрос невзначай стоило для того, чтобы посмотреть на их реакцию.
"Может и мне что-то такое сообразить?"
"Откисай"
Простой способ испортить мне настроение за одну секунду. Просто охренеть как весело. Потому что никто знать не знает, что иногда мои вопросы носят чисто теоретический характер. Я ломаю ручку об стол, когда она не открывается и выхожу перекурить в женский на пятом. Наверное, я одна из немногих особей женского пола на ФФЖ, кто осмеливается делать такое. Мне слишком часто нужно снимать стресс. Но больше всего в себе я ненавижу то, что не могу обижаться на людей дольше нескольких секунд. И когда я возвращаюсь в аудиторию, начинаю писать послание для графологических эксперементов пана Пальчунова, мне кажется, что больше я ни на кого не злюсь. Агрессия отражается только на содержании, хотя я могла бы написать что-то более положительное и приятное, как мне кажется. И моя агрессия всегда антогонистична, я давно это заметила. Мне даже интересно, что он может выяснить своими псевдо-графологическими талантами из того, что я еще не знаю о своей сумбурной натуре.
После последней пары я беру у Бессараб синий Winston, надеваю очки и плетусь домой на своих любимых каблучках. Музыка в сочетании с табаком и пустынной улицей Гагарина меня успокаивали еще тогда, когда я бежала на всех парах из лицея, взвинченная, зарёванная. Так идти немного дольше, но как-то проще и спокойней. Хранить эмоции в черепной коробке и молчать чаще, чем говорить для меня становится все проще. Со всем можно свыкнуться. Со временем.