—Она несла в руках отвратительные, тревожные жёлтые цветы.Чёрт их знает, как их зовут, но они первые почему-то появляються в Москве. И эти цветы очень отчёливо выделялись на чёрном её весеннем пальто. Она несла жёлтые цветы! Нехороший цвет. Она повернула с Тверской в переулок и тут обернулась. Ну, Тверскую вы знаете? По Тверской шли тысячи людей, но я вам ручаюсь, что увидела она меня одного и поглядела не то что тревожно, а даже как будо болезненно. И меня поразила не столько её красота, сколько необыкновенное, ни кем не виданное одиночество в глазах!

Повинуясь этому жёлтому знаку, я тоже свернул в переулок и пошёл по её следам. Мы шли по кривому, скучному переулку безмолвно, я по одной стороне, а она по другой. И не было, вообразите, в переулке ни души. Я мучился, потмоу что мне показалось, что снею необходимо говорить, и тревожился, что я не вымолвлю ни одного слов, а она уйдёт, и я никогда её более не увижу.

И, вообразите, внезапно заговорила она:

—Нраивться ли вам мои цветы?

Я отчётливо помню, как прозвучал её голос, низкий довольно-таки, но со срывами, и, как это ни глупо, показалось, что эхо ударило в переулке и отразилось от жёлтой грязной стены. Я быстро перешёл на её сторону и, подходя к ней ответил:

—Нет.

Она поглядела на меня удивлённо, а я вдруг, и совершенно неожиданно, понял что я всю жизнь любил именно эту женщину! Вот так штука, а?

(с) "Мастер и Маргарита".