/Комната Федора. У окна стол, за столом Федор, рядом, у стены, незастеленная кровать. Федор листает черновики и, перечитывая, рвет листы и выбрасывает в угол/
Федор (ухватываясь за виски) Я заебался. О нет, я не могу даже толково выразить, как же я заебался! Она, конечно, считает, что у меня мигрень и больная печень (скалится) А все почему? Почему у меня больная печень? Потому что пью вино - вот почему! (Встает, начинает ходить по комнате) А почему я, собственно, пью вино? Потому что заебался! О люди, о женщины, тысячелетиями вы приучены видеть лишь одну сторону вещей, одну сторону смыслов!
/На кровати появляется маленький черный козлик/
Маленький черный козлик. Здравствуй, Федор.
Федор. Здравствуй, маленький черный козлик.
Маленький черный козлик. Я знаю, Федор, что тебя гложет. Но все-таки нужно закусывать и делать перерывы.
Федор. Я знаю. Знаю.
Маленький черный козлик. Ты - детище постмодернизма.
Федор. Я знаю. Знаю.
Маленький черный козлик. Смирись, что ты будешь повторять вслед за великими и пользоваться теми же тридцатью тремя буквами алфавита.
/Федор заливается горькими слезами/
Козлик (продолжает) Но главное, Федор не это. Главное, тошнит тебя или сосет под ложечкой. Тебя тошнит?
Федор. Нет.
Маленький черный козлик. Это творческая дилемма. Если тебя не тошнит, значит, непременно сосет под ложечкой. А если не сосет под ложечкой, обязательно тошнит.
Федор. У меня никто не сосет. Я хочу спать, потому что я бездарен.
Маленький черный козлик. Ты ли, смертный, по маловерию своему будешь отрицать божественную аксиому? Ах, Федор, в своей жажде выебнуться ты дошел до того, что на всех закон творчества распространяется, а на тебя - нет! Ты хочешь сказать, что всех тошнит или сосет под ложечкой, а у тебя - нет? Послушай, Федор, поэзия духа - голод ненасытимый, поэзия искусства - окончательное пресыщение; утолить духовный голод искусственной составной творчества, распределив поровну - невозможно: не в этом гармония. И тем ценнее самоощущение себя как целостного элемента, способного преодолевать и первое, и второе; но шутка в том, что голод непреодолим. Избавившись от пресыщения, от искусственности - разомкнув кольцо змея, глотающего собственный хвост - и достигнув определенного уровня, когда утеряно чувство духовной высоты и, как бы высоко ни поднявшись, остается ощущение недостигнутости, незавершенности. Но это вовсе не надуманная проблема, порожденная идеализмом - спроси у Марфы, она теолог.
Федор. Индульгенцию продаешь! Значит, что бы я ни писал, сколько бы ни горбатился за столом - так и надо? Повторяться, писать теми же буквами - можно? Да?
Маленький черный козлик. Пиши, Федор, пиши, остальное - не твоя забота, а того, кто будет разбирать твои архивы.
/Федор задумчиво скребет затылок и медленно присаживается у стола. В его взгляде читается не до конца осознанная просветленность. Козлик исчезает так же неожиданно, как и появляется. За окном садится солнце/