и хочется просто по-детски плакать, до сбитых коленок к тебе ползти,
на город ложится слепая слякоть, чуть под шафе от резкости,
на город ложится весна кусками: то дождь, то солнце, то воздух синь.
послушай, мы рушим своими руками,
то, о чем кто-то не смел просить.
послушай, мы верим в какие-то знаки, в какие-то заданные полюса.
ко мне этот мир повернулся изнанкой в отсутствие смеха и голоса,
ко мне этот мир стал и черств и жесток, а я онемела вдали от глаз.
я даже во сне, как ревнивый подросток,
упрямо решаю задачки про нас.
а хочется просто рыдатьпод стрекот воды из крана, стирая тушь,
и скалиться в зеркало обезьяной, и топать по зеркалу глупых луж,
мешать отражение с пыльной пеной, кусать губу до кровавых ран.
ты знаешь ты оказался первым,
кто так впечатан в меня. дурак,
я все пытаюсь избыть ту нежность, что красит небо и длит судьбу,
но знаешь, что-то случилось между… и я не могу уже, не могу…
ни жить по-другому, ни петь, ни плакать, ни путь иначе чертить во тьму.
приснись мне, слышишь?
хоть там, хоть так я тебя поглажу и обниму.

а хочется просто по-детски плакать
от невозможности быть иной:
дворовой трогательной собакой,
идущей по утру за тобой.