в семнадцать встречаются палачи: те, кого потом будешь любить весь свой остаток. это они, крошка, говорят тебе «отключи» на каждый звонок мобильного; это их отпечаток бьется в твоей груди; это они не берут взяток как не проси; это они не говорят «прости», когда уходят, не оставляя ключи; это они, малышка, это они, они.
в эти шестнадцать ты будешь мучиться и страдать, а к восемнадцати научишься умирать. к девятнадцати окрепнешь, правда, до первой встречи. тебя немного заденут и покалечат внезапный звонок, затянувшийся где-то на час, или его машина, несущаяся вдоль трасс, и тут-то тот самый приказ, который ты в семнадцать дала себе, пойдет ко дну: в этой весне ты, малышка, совсем как в аду. его руки все те же и ты думаешь, что восполнишь эти три года любви к подонку, которые не оставили в тебе ребенка, детского смеха и блеска глаз.твой внутренний револьвер заряжен и поражен – выстрелить прямо в сердце не составляет труда, но ты любишь его сильнее, чем когда-то тогда, ты любишь себя в этой боли и любишь свои грехи. давай, моя крошка, давай, выучи его стихи, посвященные не тебе. только не плачь потом в отчаянной темноте не найдя ничего, что напоминало б ему о тюрьме, в которую ты попала из-за него. осознай, что ты не одна, малышка, ты такая же, как большинство.
в двадцать вы снова пересечетесь где-то в лондоне или москве: он такой же красивый, ты такая же «не в себе». и по новой, по кругу, опять чужая постель.
– давай купим билеты к югу?
– давай через пару недель.
он, конечно, исчезнет. ты, конечно, простишь: обреченной на вечную казнь не пристало ныть. это река, малышка, которую не переплыть. эта та тишь, которую нельзя забыть.
в семнадцать встречаются палачи: с их именами бьётся тату на сердце. и, как бы тут не пытаться выпрыгнуть в снег, а потом согреться, ничего не изменится – у каждого над головой стоит кто-то с тяжелой рукой. стоит кто-то, к кому идти больно, но очень надо, и ты как щенок ползешь, молишь его «приюти!», как щенок хочешь быть с ним таким рядом. и, каждый раз, сбиваясь с пути, оказываешься там, где тебя уже не спасти, где постель и плаха одна картина, где тебя тошнило и колотило от того, что он будет с тобой никогда, от того, что он будет с тобой всегда, твоя жизнь только им полна, крошка, любимая, хватит лгать: он так и будет тебя отвергать, вырабатывать в тебе прыть и стать, чтобы ты могла и дальше себя убивать, пока он просто сидит, улыбается и молчит.
в семнадцать, милая, встречаются палачи.