Семидневье парижской недели тебе я отдам,
чтобы взять твою душу и тело, забрать без остатка
глаз огонь, что сжигал меня по вечерам -
до последней строки, наспех брошенной в лоно тетрадки.
Это семя растет, и все вьется и вьется лоза
по сгоревшей неделе, в ней всего лишь 7 нот и 7 пауз,
где читаю глаза твои, а на них набегает слеза,
но ее удержать на ладонях своих я пытаюсь.
Семидневье парижской недели бросает меня
на горячий песок возле Сены, где тени прохожих
окликают звезду на исходе блудливого дня.
Ты прижалась ко мне. Твое тело я чувствую кожей.
Богородица очи вверяет опять небесам
в семидневье парижской недели, промчавшейся шустро -
катерком по реке. Я тебя никому не отдам!
Я тебя зачерпну, как ладонью, из музыки Пруста.
Мы воскреснем средь улиц парижских и вновь наугад
будем долго брести, зажимая в горсти все несчастья, -
и туда, где закат и где звезды всю ночь простоят,
а потом опадут, словно листья, в рыбацкие снасти.