И хочется съесть собственные слёзы. Слёзы, которых нет, когда дождь тихо грызёт подоконники твоей собственной боли, а любовь вся в пятнах, где царапины на столько прозрачные, что их и вовсе не видно, а толку то? Ты и так ничего не видишь, ничего не слышишь и жалуешься на то, что сломан плеер. А я так не умею, не умею столько врать, что бы так красиво смеяться. Где же твоя боль, чёрт возьми? Тебе вообще когда-нибудь бывает больно? И тишина… Только маячки манят руки к телефону, но линию перерезали тем же лезвием, что и моё сердце, которое не успело добиться для тебя, а я жалею, что оно до тебя не разбилось. Ты не знаешь на сколько тонкие у меня пальцы, насколько искренней я бываю и вся правда ни в словах, а во взглядах, с руками рукавов вчерашних дней, что бы не остановится. Не хочу уже ничего, упала, как новые лица на рельсы при неудачном знакомстве, мрачные арки с несбывшимися мечтами, и больше летать не хочется. Эта бесконечная реальность сожрала меня до последнего, теперь я больше не мечтаю. Каждое утро не похоже на счастливое начало, курю что попало, не встречаюсь не с кем неделю уже наверное и до сих пор помню тот день, когда цифры разрезали мои сочинения и волнения в рюмке не осталось. Живём то мы каждый день, а нервы у меня одни. Зачем что-то пробовать, пытаться?
Какой-то секс, какой-то телефонный номер… Зачем рушить печаль печатных станков, когда дневники ничего тебе не сделали? Только фоток анорексичных хочется, из меня бы они получились. Случайный кашель из случайной машины и этот противный звук глухого намёка, когда набережная всё видит и этот чёртов светофор. Светофор, который для нас с тобой был последним. . .