Мандарины
В магазине было душно и тесно. Людей просто до черта, таких же, как мы – ошарашенных близостью праздников, бегающих с шилом в известном месте. Очень много людей в магазине.
А мы с Жанной только что помирились. И решили, что следующие сутки будем называть друг друга только дорогим и милой. Ведь плохо ссориться перед новым годом, не так ли?
— Дорогой, давай купим вот эти шарики.
— Милая, они стоят три тысячи рублей. Никакие елочные игрушки не могут стоить три тысячи рублей.
— Дорогой, ну пожалуйста.
— Милая, нет.
— Дорогой, елка будет совсем без украшений.
— Милая, вот и ладно.
— Дорогой, ты начинаешь меня раздражать.
— Милая, это взаимно.
— Ты опять начинаешь…
— Милая, давай купим вот эти. Смотри, какие красивые. И дешевые.
— Покупай себе что хочешь. Дешевое. Дорогой.
Жанна разворачивается на каблуках и выбегает из магазина. Цокот каблучков удаляется. Юноша за прилавком смотрит на меня с пониманием. Я задумчиво тру щетинистый подбородок продавца. Он не сопротивляется.
— А дайте мне вон те шары за три тысячи рублей.
— Они дорогие.
— Я вижу. У меня есть глаза.
— Жена у вас стерва.
— Я знаю. Она мне не жена.
— Пожалуйста. С наступающим вас.
Шары в яркой упаковке, две штуки. Огромные, блестящие, красный и зеленый. Если бы они были – черный и белый, тогда бы я вспомнил про инь-янь. И это что-нибудь значило бы. Если бы они были – черный и серый, тогда бы я вспомнил про бабушкиных гусей. Два веселых шара. Но они были - красный и зеленый, и я ничего не вспомнил, кроме белорусского флага.
Жанна уехала на машине, а мне теперь добираться своим ходом. Истеричка. Ненавижу это в ней. Звоню на телефон – не берет, сбрасывает. Я иду к автобусной остановке, по колено проваливаясь в снег.
Сажусь на автобус, доезжаю до «Савеловской», там сажусь в метро и еду до «Владыкино», где мы живем. Гул метро немного успокаивает, как любой монотонный звук. Я удачно обставляю потного мужика с пакетами в борьбе за место, и сажусь. Ничего, постоит. Я тоже устал.
По дороге домой я приобретаю килограмм мандаринов.
В картонных коробочках рядом было две кучки, над ними – улыбчивая продавщица в пуховом платке. Одни мандарины стоят почти в два раз дороже других. Продавщица объясняет - лучше брать те, что подороже. Почему, спрашиваю я, они же на вид одинаковые. Продавщица смущается и советует брать те, что подороже. Почему, возмущаюсь я, какая между ними разница. Продавщица совсем конфузится и в третий раз настойчиво рекомендует брать те, что подороже. Почему, какого черта вообще, что за бред, объясните. Продавщица вздыхает, качает головой сокрушенно, и отпускает в конце концов килограмм мандаринов. Тех, что подешевле.
— Я тебя предупредила, - доносится в спину.
Под ногами простучали ступеньки. Дверь в квартиру закрыта, за дверью темно и тихо. Никого нет. Значит, Жанна едет к подруге – рыдать, что я жлоб и козел. Удачи. Добро бы это еще за Сталина, а то ведь – за просто так.
Предполагается, что мандарины меня развеселят. Они оранжевые и новогодние. Я раскладываю их под елкой, присыпал серебристым дождиком. Выходит здорово.
Шары, красный и зеленый, повесил на елку. Черт, а действительно, такие красивые. Блестят как настоящие. В каждом из шаров отражается по мне.
Потом я удивительно быстро напиваюсь виски в крутую дугу, чокаясь с мандаринами. Очень душевно. Какого черта она так со мной поступает? Я же не жлоб. Что я ей сделал? Мандарины соглашались, я уже почти плакал из жалости к себе. Я же купил шары, чего еще надо? Я же не хамил, не грубил, ну в чем дело?
За предпоследней рюмкой раздался звонок, а градус ожесточения и алкоголя в крови уже критический.
— Милый, это я.
— Да, я слышу, нах.
— Ты пьяный что ли?
— А тебя почему это волнует? Да, я выпил виски. Дешевого виски, понимаешь?
— Я извиниться хочу. Я в магазине погорячилась, ну просто как-то нахлынуло все, я знаю, ты не хотел меня обидеть…
— А если хотел, а? Тогда что?
— Сколько ты выпил?
— Какая разница, дешевый виски же.
— Слушай, мы оба неправы были…
— Нет, я прав.
— Но если ты в таком тоне будешь продолжать…
— Буду продолжать сколько захочу и чего захочу, поняла меня?
— Я сейчас трубку брошу.
— Я сейчас тебя брошу, поняла меня?
В трубке гудки.
— Я купил эти шары, я же их купил, купил! – ору в трубку.
Мандарины со мной согласны, шары равнодушно блестят. По яркой поверхности бегают мутные тени.
Я роняю телефон, лезу за ним, падаю под диван и засыпаю.
И сплю так, видимо, всю ночь.
С утреннего похмелья мир стал серым и плоским, как у Пратчетта. Из цветных предметов в комнате остались только елочные шары и мандарины. Мандарины уже не выглядят радостно. Они выглядят тревожно. Я протягиваю руку к оранжевому боку – бьет статическим электричеством. Шары блестят предостерегающе – не трогай, не трогай, не трогай. И не буду. Пойду выпью воды где-то с полведра, а потом позвоню Жанне.
Жанна не берет трубку. Обиделась, что ли. В любом случае – у меня еще есть литр виски, и он меня спасет.
Я больше не пью с мандаринами. Я пью и смотрю в шары, зеленый и красный. Смотрю в свое отражение.
Но там больше нет моего отражения!
В зеленом шаре отражается пустая комната, там виден стол, работающий телевизор и пустая бутылка на столе.
А в красном шаре – мы с Жанной. Мы сидим на диванчике, обнявшись, и смотрим комедию. Это было позавчера! Вот сейчас Жанна попросит поставить на стоп и уйдет в туалет. Вот сейчас, сейчас… да. В отражении шара, в красном рефлексе Жанна встала и вышла из комнаты.
Хорошее качество изображения. Жаль, звука нет. Я истерически смеюсь и выбегаю из квартиры. В подъезде нервно закуриваю. Значит, красный шар отражает прошлое. А зеленый…будущее? Ну, логично ведь? Где-то у меня была визитка этого магазина с телефонами.
— Алло. Здравствуйте. Я вчера купил у вас набор елочных шаров. За три, это… тысячи рублей, - говорю я дрожащим голосом.
— Добрый день. Да, мы продаем такие шары.
— Какие у них есть функции?
Человек с той стороны провода задумывается на пару секунд.
— У них есть функция висеть на елке и радовать вас.
— А еще? – спрашиваю нетерпеливо.
— А еще они показывают прошлое и будущее.
— Вы понимаете, что несете? Как – прошлое и будущее? Там стоят веб-камеры и записывают все, а потом транслируют? Так?
— Да нет, это слишком сложно. Они просто показывают прошлое и будущее.
— И что мне теперь делать?
— Я не знаю, - невозмутимо говорит сотрудник, - попробуйте выспаться и протрезветь.
Я перезваниваю Жанне. Она не берет трубку. Потом возвращаюсь домой и смотрю на шары. В будущем я сплю на диване один. В прошлом мы с Жанной спим вместе, и я храплю.
Я долго смотрю на шары, потом на мандарины. А мандарины, кажется, смотрят на меня.
Если долго всматриваться в мандарины – мандарины начнут всматриваться в тебя.
На одном из них появляется маленький глаз. Потом второй. Глаза мандарина хлопают короткими ресницами, и глядят на меня. А я на них. Не отрываясь. А они на меня. Вкрадчиво, безразлично, как-то сонливо, что ли.
Хлоп, хлоп, хлоп. Остальные мандарины вылупляют маленькие заплывшие глазки. Я молниеносно хватаю маленький фрукт, который пока без глаз, чищу его. Остальные мандарины бешено хлопают ресницами из-под волн серебристого дождика. Я выпиваю сто пятьдесят чистого виски, закусываю мандаринчиком.
— Что, съели? – спрашиваю злорадно, - я за вас заплатил.
Мандарины, наверно, сейчас дико визжат на своих телепатических мандариновых волнах.
Я допиваю виски и ложусь спать. Не буду больше его брать. Сны какие-то идиотские снятся с этого виски.
Шары блестят как-то особенно дико, словно предупреждают.
Просыпаюсь от солнечного света. Ищу брюки трясущимися руками и одеваюсь, стараясь не оборачиваться к елке, не видеть этих чертовых шаров и глазастых мандаринов.
На лестничной клетке холодно, я набираю Жанне в двухсотый, кажется, раз. Нервно притоптываю по кафелю лестничной клетки.
— Что? – невозмутимо говорит Жанна.
— Прости меня. Знаешь, у меня такая штука случилась, я смотрю шары…
— Знаю. У тебя случились я и алкоголизм. Извини, больше не повторится.
— Да нет же, прости меня, я напился, говорил чушь! Приезжай, пожалуйста. У меня подарок для тебя.
В голосе Жанны легкая задумчивость. Какой еще подарок? Нет у меня никакого подарка!
— Задумал что-то? Какой подарок?
— Он такой, что ты меня сразу простишь, - добавляю в тон загадочности.
— Многое еще придется объяснить.
— Боже, ты только приезжай.
— И еще… ладно, я приеду вечером, - говорит она.
Я возвращаюсь в квартиру, там тепло. Не глядя, прикрываю мандарины оберточной бумагой. Сажусь и смотрю в зеленый шар. Как бы его прокрутить вперед? Как узнать, какой подарок я купил Жанне? И что я сделал? И простила ли она меня?
В красном рефлексе я пил виски и ругался с мандаринами.
В зеленом рефлексе я хватаю куртку и выбегаю из квартиры.
Вот сейчас. Минуты тянутся, как патока. Оберточная бумага над мандаринами шелестит, хлоп-хлоп-хлоп. Это ветер, просто сквозняк от балкона. Наверно. Вот я в зеленом шаре возвращаюсь с пакетом в руках… что там? Да подойди поближе к шару, придурок!
Я в зеленом рефлексе улыбаюсь, достаю из пакета что-то и подношу к шару почти вплотную. Портрет Жанны, карандаш. Художники на Арбате рисуют такой за час-полтора, по фотографии. Точно, портрет.
Теперь надо дождаться, пока придет Жанна. Вот она. Так. На этом моменте обнять. Отстраняется. Отпустить. На второй раз не отпускать. Показать портрет. Что-то долго рассказываю… что? А, ладно, разберемся.
Я хватаю куртку и выбегаю из квартиры.
Я не вижу, но.
Я сейчас еду в метро, счастливый, предвкушающий, но.
Я вспоминаю, где можно быстро до вечера сделать портрет, и в квартире никого нет, и я не вижу, но.
Но если бы я остался.
То увидел бы в зеленом рефлексе, как медленно и печально слетела оберточная бумага с мандаринов.
Как один из мандаринов, хлопая глазами, вырос, стал сначала с небольшую овчарку, а потом – ростом с 12-летнего ребенка.
Как за ним подросли остальные мандарины, а самый большой мандарин открыл беззвучно рот. Там три ряда кривых зубов, с которых свисает серебристый дождик.
И два обнимающихся человека увидели это, и тоже открыли рот, закричали, звука не слышно в отражении, огромный мандарин сбил мужчину с ног, на ковер, девушка упала в обморок. Их облепили мандарины. На зеленом и красном шаре появились кровавые брызги. На лице президента в телевизоре появились кровавые брызги. Звука нет, но можно догадаться, что мандарины зачавкали. Очень громко зачавкали.
