И не важно, насколько сильно он выжимает тормоза ТАРДИС – они никогда не остаются. Они бегут, но приходит самый последний день, и они останавливаются перед порогом синей полицейской будки 60-х годов Англии. Он помнит их всех. Он помнит, как они все стояли там в первый раз. Он так любит, когда они восклицают: «Она больше внутри, чем снаружи!», и их ошарашенные лица. Он много видел, так много, но они всегда удивляют его, а он так обожает удивлять их.
- Сейчас год 5,5/яблоко/26… и сегодня, подожди-ка… В этот день Солнце взорвется. Добро пожаловать в Конец Света!
Он так привязывается к ним, неизменно. Как не следовало бы. Ведь он знает… Но никогда не верит, что это повторится снова. Он привязывается к ним ещё больше, так, так сильно! Он думал, так уже никогда не будет после Войны. Но одиночество сделало его сердечнее. Нет, не одиночество. Они. Опять они. Всегда они. На какое-то затяжное, как отвесное падение в чёрную дыру через изумительно-прекрасный метеоритный дождь, мгновение они становятся центральной частью его мира. Они всегда такие разные, такие занятные… И вот они переступают порог синей полицейской будки и уходят. Всегда.
Но гораздо чаще случается по-другому. Гораздо чаще их у него безжалостно забирают. Вырывают прямо из рук, у него на глазах. И он ничего не может с эти поделать. Никогда. И ничего. Иногда он удивляется, почему он не регенерирует каждый раз, когда это происходит. Он ведь умирает, он искренне уверен, что умирает в эти моменты. Он ощущает, как оба его сердца рвутся в клочья и повисают на тонкой сетке вен и артерий, болтаясь где-то между рёбрами окровавленными маятниками. Когда уничтожается сердце – это ведь смертельно? Конечно, это смертельно. Так почему же он не регенерирует?
Он любил их всех. Но были некоторые…некоторые, которые прокрались в его сердца так глубоко, что он не может спать в ТАРДИС в те редкие мгновения, когда ему вообще хочется спать. Их голоса слышаться его воспалённому воображению за дверями их комнат. Он никогда не селит их в одну и ту же комнату ТАРДИС. Так нельзя. Так неправильно. Они не замена один другому. Никогда. И ночами, когда ни одна планета не нуждается в спасении, или же он просто об этом ещё не узнал, он заходит в тот коридор, второй по лестнице направо от комнаты с главной консолью управления, и проходит по всем комнатам по очереди. Это занимает у него почти всё ночное время – настолько, насколько понятие ночи вообще может существовать в безвоздушном космическом пространстве Вселенной. Он слышит их голоса за дверями, и на секунду у него, как у мальчишки, радостно «подводит» живот. Он врывается в комнату… Глупый старый Доктор. Ты ведь знаешь – их там нет. Ты ведь знаешь, что это твоё старое глупое воображение опять спорит с реальностью, которую ты не в силах изменить. Ни на этот раз. Ни фиксированную точку времени.
Их нет там. Комнаты пусты. Некоторые – уже много, много лет. Но их воображаемые призраки всё ещё там, всё ещё с ним, всё ещё… Теперь он слышит их смех из комнаты управления, возгласы удивления…плачь.
В комнате Сары Джейн до сих пор лежит на тумбочке её любимый шарф. В комнате Розы с зеркала улыбается её фото-голограмма, сделанная на одной из планет системы Вулкан-11 случайным фотографом-гуманоидом. Он иногда подходит к изображению и проводит по нему пальцами, желая дотронуться, снова почувствовать… Но пальцы проваливаются сквозь призрачные мерцающие линии её широкой улыбки на холодную пыльную поверхность зеркала. И тогда он резко отдёргивает руку, разворачивается и выходит из комнаты не оглядываясь, захлопнув за собой дверь. Он идёт в другую комнату, нарушая правильную последовательность. Почти бежит к ней. Ему так больно. И он знает, что, как только он отворит ту дверь, к которой так стремительно несётся по бесконечному коридору, ему станет ещё больнее.
Эта комната самая последняя на сегодня. Эта сердечная рана не кровоточит – она всё ещё истекает кровью. Но ему необходимо…
Он толкает дверь. Она стоит там же, где и всегда. Разумеется, он ничего не трогал тут. Даже когда ТАРДИС удалила все спальни, он методично восстановил каждую, со всеми мелочами.
- Эм, Доктор, на этот раз можно без двухъярусных кроватей?
- Нет, двухъярусные кровати это круто! Кровать, с лесенкой! Вы же не можете отказаться от этого!
В этой комнате осталось так много вещей… В два раза больше, чем обычно они оставляют после себя. Эта комната…
- Ох, Амелия…
Он чувствует в горле ком, размером с солнечную систему. Он подходит к деревянной лесенке между ярусами, обхватывает её руками, утыкается лбом в тонкие брусья ступеней и…плачет. Он чувствует, что плачет.
- Привет, старый друг. Вот и мы здесь. Ты и я - на последней странице…
Прежде, чем выйти отсюда, пройти по длинному коридору, свернуть направо, спуститься по лестнице и вернуться в комнату управления, он останавливается на пороге. С согнутыми плечами, с поникшей головой. Водит большим пальцем по ручке двери, медленно перекатываясь с пяток на носки. Он думает о том причудливом звуке неправильного приземления ТАРДИС.

Не важно, насколько сильно он выжимает тормоза – они никогда не остаются.