Я снова возвращаюсь в ту же комнату при монастыре. Что-то листаю,
включаю телевизор, где все те же передачи, ставлю стрелку будильника ровно
на тот же час, что и вчера; потом на работе, у себя в библиотеке,
механически исполняю очередной заказ. В полдень съедаю бутерброд в сквере
напротив театра, сидя на все той же скамейке, среди других людей, которые с
серьезными лицами и отсутствующим взглядом поглощают свои бутерброды на
таких же облюбованных скамейках.
После обеда - опять на работу, где приходится выслушивать все те же
сплетни - кто с кем встречается, кто от чего страдает, у кого муж,
оказывается. просто подонок, - выслушиваю снисходительно, радуясь втайне
тому, что я-то особенная, я неповторимая, я красивая, работой обеспечена, а
что до любовников, то с этим никаких проблем. После работы - опять по барам.
И все сначала.
Мать, которую, должно быть, хорошо встряхнет моя попытка самоубийства,
достаточно скоро придет в себя после шока, и вновь начнется: что я себе
думаю, почему не такая, как все, ведь я уже не маленькая, пора подумать о
будущем, пора устраивать свою жизнь, в конце концов все на самом деле не
настолько сложно, как я себе представляю. "Взгляни, например, на меня, я уже
столько лет замужем за твоим отцом - и ничего, не жалуюсь, потому что
главным для меня всегда была ты, я делала все что могла, чтобы дать тебе
самое лучшее воспитание, чтобы ты. получила хорошее образование, чтобы я
могла гордиться тобой".
В один прекрасный день я устану от нескончаемых нотаций и, чтобы
доставить ей удовольствие, выйду за кого-нибудь замуж, уговорив с.ебя, что в
самом деле его люблю. Поначалу мы будем строить воздушные замки о собстенном
загородном доме, о будущих детях, о том, как у них все замечательно
устроится. Первый год мы еще будем часто заниматься любовью, второй -
гораздо реже,, а потом, наверное; сама мысль о сексе будет появляться у нас
раза два в неделю, не говоря о ее воплощении раз в месяц. Мало того, мы
почти перестанем разговаривать друг с другом. В растущей тревоге я начну
спрашивать себя - - может быть, это я всему виной, может быть. это со мной
что-то не в порядке, раз я его больше не интересую. Единственное, о чем с
ним можно говорить, - - это его друзья, словно на них свет клином сошелся.
Когда наш брак будет совсем уж висеть на волоске, я забеременею. У нас
родится ребенок, на какое-то время мы станем ближе друг другу, а затем
потихоньку все вернется в прежнюю колею.
Затем я начну катастрофически толстеть, как та самая. тетка вчерашней
медсестры, или позапозав-черашней, не помню, неважно. В сражении со
стремительно прибывающим весом, сяду на диету, изо дня в день чувствуя себя
разбитой и подавленной оттого, что все усилия бесполезны. Чтобы хоть за
что-то уцепиться, начну принимать нынешние якобы чудодейственные препараты,
снимающие депрессию, и после ночей любви, всегда столь редких, рожу еще
несколько детей. Я буду твердить направо и налево, что дети, мол, смысл моей
жизни, а ведь если подумать, то наоборот: как раз моя жизнь - это смысл их
жизни, сама ее причина.
Все вокруг будут считать нас счастливой парой, не догадываясь, что и
здесь, как всюду, за видимостью счастья таится все та же горечь и тоска, все
то же беспросветное одиночество.
А потом мне однажды доложат, что у мужа есть любовница. Я, наверное,
устрою скандал, как та самая тетка медсестры, или вновь начну обдумывать
простейший выход - самоубийство. Но к тому времени я уже буду старая и
трусливая, расплывшаяся и обрюзгшая, с двумя-тремя детьми на руках, которым
нужна моя помощь, их ведь нужно воспитать, дать им обра зевание, помочь
найти свое место под солнцем - ведь у меня обязанности, от которых никуда не
деться, так что какое уж тут самоубийство - самоубийство придется надолго
отложить. Да и не будет никакого самоубийства, будут бесконечные скандалы.
обвинения, угрозы уйти вместе с детьми. Муж, как водится, пойдет на
попятный, начнет уверять, что любит только одну меня и что такое больше не
повторится, даже не понимая, что на самом-то деле мне некуда деваться, разве
что переехать к родителям - на этот раз навсегда, до конца своих дней, - а
это значит вновь с утра до ночи выслушивать нотации и причитания, что я сама
виновата, сама разрушила семейное счастье - пусть какое-никакое, но счастье,
- что он, при всех его недостатках, был все-таки хорошим мужем, не говоря о
том, что для детей сам по себе наш развод - непоправимая психическая травма.
Еще через два-три года у него появится новая любовница - об этом я либо
догадаюсь сама, когда ее увижу, либо мне кто-нибудь опять-таки поспешит об
этом сообщить, а я, конечно, закрою на это глаза, - на борьбу с прежней
любовницей ушло столько сил, что теперь лучше принять жизнь как есть, если
уж она оказалась не такой, как я себе представляла. Мать была права.
Он будет со мной все так же мил, я все так же буду работать в
библиотеке, в полдень на площади перед театром съедать свой бутерброд,
браться за книги,
каждую всякий раз бросая недочитанной, глазеть в телевизор, где все
останется таким же и через десять, и через двадцать, и через пятьдесят лет.
Только теперь бутерброды я буду есть с крепнущим чувством вины, все
более безнадежно толстея; и в бары теперь путь мне будет заказан, потому что
у меня есть муж, у меня есть дом, а в нем дети, которые требуют материнской
заботы, которых надо воспитывать, принося им в безоглядную жертву свою
оставшуюся жизнь.
И теперь весь ее смысл сведется к ожиданию той поры, когда они
вырастут, и все более неотвязными будут мысли о самоубийстве, но теперь о
нем остается только мечтать. И в один прекрасный день я приду к убеждению,
что на самом деле - такова жизнь, в которой все стоит на месте, в которой
никогда ничего не меняется.
И я смирюсь с этим.