Несмотря на то, что была зима, та ночь была удивительно светлой. Я точно это помню, мы лежали на полу, на бесчисленном количестве одеял, прямо около большого окна, была ночь, но я отчётливо видел все контуры её тела. Я встал, чтобы принести ей воды, а она провожала меня взглядом. Было очень холодно, я точно помню. Когда я шёл обратно со стаканом воды, я ногой задел банку с краской, которую вчера, рисуя, не закрыл. Но это было такой мелочью, что я просто двинулся дальше, к телу, которое лежало на моём полу в моих одеялах

Она села, чтобы выпить воды, и одеяло соскользнуло с её груди, её это совсем не смутило, она продолжала пить. Я сидел совсем близко и смотрел, как зачарованный. Она правда, как говорил Сэлинджер, переливала одного бога в другого. Она так долго пила, что я уже не мог болье терпеть, я дотронулся до её плеча, и по нему побежали мурашки. Она поставил стакан и нахмурилась.

Я поцеловал её в плечо, потом в шею, хотел поцеловать в губы, но она оттолкнула меня и встала, даже не прихватив одеяла. Она медленно разгуливая по моей единственной комнате голой и рассматривала картины. Потом она подошла к одной картинке, которую я начал рисовать, когда встретил её, и до сих пор не закончил. Она не знала о чём писалась эта картина. Но она очень долго смотрела на неё. А я смотрел на её неприкрытую ничем спину.

Потом она повернулась ко мне, а после подошла к моему проигрывателю и села рядом на колени, на холодный пол своимит горячими ножками. Она быстро выбрала пластинку, и поставив её, встала. Музыка разливалась по комнате, а она подходила ко мне. Я сидел и смотрел на этот горячий перфоманс. Она села прямо на меня, и мы забылись.

Раньше она никогда не целовала меня. Раньше она не смотрела моих картин. Впрочем, какая разница?