Дым табачный воздух выел.

Комната - глава в крученыховском аде.

Вспомни - за этим окном впервые руки твои исступленно гладил.

Сегодня сидим вот, сердце в железе.

День еще - выгонишь, можешь быть, изругав.

В мутной передней долго не влезет сломаная дрожью рука в рукав.

Выбегу, тело в улицу брошу я.

Дикий, обезумлюсь, отчаяньем иссечась.

Не надо этого, дорогая, хорошая, давай простимся сейчас.

Все равно любовь моя - тяжкая гиря,

ведь висит на тебе, куда ни бежала б.

Дай в последнем крике выреветь горечь обиженных жалоб.

Если быка трудом уморят - он уйдет,

разляжется в холодных водах.

Кроме любви твоей, мне нету моря,

а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.

Захочет покоя уставший слон - царственный ляжет в опожаренном песке.

Кроме любви твоей, мне нету солнца,

а я и не знаю, где ты и с кем.

Если б так поэта измучила,

он любимую на деньги б и славу выменял,

А мне ни один не радостен звон,

кроме звона твоего любимого имени.

И в пролет не брошусь, и не выпью яда,

и курок не смогу над виском нажать.

Надо мною, кроме твоего взгляда,

не властно лезвие ни одного ножа.

Завтра забудешь, что тебя короновал,

что душу цветущую любовью выжег,

И суетных дней взметенный карнавал

растреплет страницы моих книжек…

Слов моих сухие листья ли

заставят остановиться, жадно дыша?

Дай хоть последней нежностью выстелить твой уходящий шаг.

— В. Маяковский