Я не видела тебя уже два дня. Знаешь, что удивительно? – Я не скучаю. Сегодня шел град, был сильный ветер, а я сидела в переполненной аудитории и не скучала, я тряслась в душном вагоне и не скучала, я лежала под уютным одеялом и не скучала. Может, я совсем не люблю тебя?
Может, я не люблю тебя, просто целый табун мурашек пробегает вдоль моего позвоночника, когда ты случайно взглянешь на меня, когда ты смеешься, когда ты просто рядом. Может, я не люблю тебя, просто сердце пропускает удары и я забываю как дышать, когда ты говоришь со мной, а мои мысли путаются, убегают прочь из головы, спотыкаясь, наталкиваясь друг на друга, чертыхаясь, оставляя самых стойких: «что говорить?» и «ты.» Может, я не люблю тебя, просто дышу нервно и глубоко, когда ты стоишь возле меня или идешь рядом, чтобы запомнить, впитать в себя твой запах. Может, и не люблю, просто гипнотизирую расширенными от осознания всей нелепости происходящего зрачками место, где должен быть ты, я надеюсь, что ты вот-вот возьмешь да и объявишься, а я буду дальше прожигать тебя насквозь, угадывая твои жесты и действия. Может, я совсем не люблю тебя, просто хожу, бегаю, летаю, растекаюсь по твоим улицам, тротуарам, асфальтам, расползаюсь по твоим веткам и вагонам, вливаюсь в твою толпу, где в каждом ТЫ – для меня самое главное, необходимое, нужное… просто я ищу тебя, но, может, и не люблю совсем.
Парадоксально. Мне с абсолютно незнакомым человеком за один вечер стало так легко говорить обо всем, я рассказала ему так много… а подсознательно я думала о тебе, о том, как бы я хотела, чтобы ты так живо интересовался мной, моей жизнью, хвалил мои таланты, спорил со мной, присылал мне нежные, живые песни, хотел говорить еще и еще. Но, знаешь, чего я боюсь больше всего? – Что Артем догадается, что это именно ты – тот, в кого я так дико, отвергнуто, страстно, совсем безответно влюблена; что ты во мне и ты – мои мысли. Когда он сказал, что видел тебя еще до института, я вдруг немедленно захотела выспрашивать его обо всем, что он может знать о тебе, я хотела говорить о тебе, рассказывать ему, что ты самовлюбленная сволочь и что я презираю тебя, и что ты милый, интересный, загадочный, холодный… нужный. Я хотела говорить и говорить, рассказывать и рассказывать; мне хотелось расспрашивать и узнавать. Мне так хотелось, что я прислала ему несколько предыдущих записей… о тебе. Но в них, конечно, читается кто угодно, кто-то, незнакомец, которого Артем (он в этом уверен) не знает и никогда не видел. Его воображение нарисовало наверняка кучу разных образов от маменькиных сынков, до мальчиков-мажоров, от начитанных и привлекательно-интересных до преступников. Но его воображение не подсказало ему, что этот «незнакомец» соединяет в себе всего понемногу: он – маменькин сынок, но лишь в том, что не забывает звонить маме, может положиться на папу и живет с ними; мальчик-мажор, пафосная, клубная сволочь – потому, что самоуверенный до нельзя, гордый до чертиков, светится в дымных, световых, ярких кругах до последней утренней звезды и обожает свое тело до безумия; начитанный и привлекательно-интересный, чертовски интересный и загадочный – потому, что мало кто знает, что у него действительно на уме и это не так-то просто выяснить, не так-то просто сделать выводы; он – немного преступник, уголовник – потому, что единственное за что его можно осудить – кража меня в составе каждой клеточки, со злостным и преднамеренным захватом сердца и мыслей, незаконным проникновением в легкие и вены, с несанкционированным проживанием под моей кожей, в моей крови, в каждом нерве.