Голливуд отдыхает –

в полном составе нервно курит в углу.

Я кладу под иглу

патефона

пластинку –

саундтрек этого лета:

Sangue De Berona,

Земфира, песенки Стинга…

В волнах активного радио,

радиоактивного радия,

в фиолетовых запахах-ультра

летнего утра –

я снимаю кино про август.

Изнываю и маюсь,

поздно ложусь, с трудом просыпаюсь,

перебиваюсь

с красной икры на воду,

брожу по городу,

отражаюсь в витринах,

сижу на скамеечных спинах,

подражаю каждому встречному –

алиби обеспечиваю

на время убийства моей

сероглазой нежности.

Тоскую.

Рисую

себе на ладонях,

не меняя пропорций,

исключительно треугольники,

вместо вершин – обручальные кольца

на безымянных любовников.

Скучаю.

И вспоминаю

море – загорелую жизнь

без макияжа.

Город –

требует камуфляжа.

Плакать можно,

ведь я не накрасила нижние.

Плакать можно,

никто не заметит: ближние –

на расстоянии:

понимания,

шага, крика,

вытянутой руки,

выстрела.

Не заплывай за буйки,

иначе …

Иначе сожмешься до слова «прочие».

Как говорится,

«из забывших меня можно

составить город».

Добавлю – столицу.

И еще: оказалось, совсем не сложно

стереться из памяти,

удалиться,

«как разжалованная прислуга»,

потеряться из вида,

просто исчезнуть.

А впрочем,

я разбиваю себя

на пространство и время.

Так

я чувствую август –

на кончиках пальцев.

Вышиваю по лету –

не напишу «распятому» –

растянутому на пяльцах,

нечто непонятное, угловатое,

экспрессивно-

ассо-

циативное,

интимное.

Пусто место – бывает ли свято?

Мое ремесло – секреты прятать

в складках воздушных юбок.

Но в нашем веке

женщины носят брюки.

Тем не менее,

я ощущаю запахи, звуки,

обладаю адресом, номером телефона,

паспортом, почерком, голосом.

Значит, я существую,

вернее –

изнываю и маюсь,

поздно ложусь, с трудом просыпаюсь …