“Воды слонам!”
Ну, как вам известно, я до сих пор торчу не дома и коротаю свои дни чтением всего. Я наконец-то дорвалась до книжных магазинов, поэтому обычно, после пары часов зависания между полками, откуда меня под руки уводят по истечении примерно этого времени, мой список книг на прочтение пополняется вдвое после каждого такого посещения. В первый мой рейд, помимо прочих, я заметила эту книгу. Я сейчас говорю именно о книге, не о фильме, снятому по ней, так как его я не смотрела и, в общем-то, в ближайщее время точно не собираюсь. А книга эта чудесная. Была прочитанна мною за три дня ещё пару недель назад, но впечатление после неё остаётся до сих пор очень сильным.
Сюжет: Старику Якобу Янковскому, обитающему теперь в доме престарелых, есть что вспомнить: во времена Великой депрессии судьба забросила его, студента-ветеринара, в передвижной «Цирк Братьев Бензини». Парад-алле, клоуны, дрессированные львы и слоны, карлики и силачи, кровь и пот, фанфары и крики «браво!». Закулисье цирка оказывается вовсе не таким чарующим и прекрасным, как представлялось Якобу сначала. Однако именно здесь он встречает лучших друзей, злейших врагов и ту единственную, ради которой можно вытерпеть любые унижения и пойти на подвиг.
Книга очень глубокая и, в некотором роде, документальная, так как, как указывает в конце книги сама писательница, Сара Груэн, многие сюжетные моменты в повествовании были взяты из хроник настоящих путешествующих цирков и адаптированы под сюжет. Дух самого цирка "на колёсах", все сложности подобного существованияи и организация жизни "за завесой Шапито" переданы превосходно. Это была первая книга, прочитанная мной на эту тему, и, отчасти, именно из-за новизны описываемого предмета, я и взялась за роман. Описания шатров, огней, ярких парадов и представлений чаруют, описания жизни за кулисами иногда холодят кровь, описания отношений между членами огромного коллектива его артистов и рабочих удивляют и вкорне меняют всё представление о цирке.
Помимо необычности сюжета и места действия, особо выделяется слог автора и приёмы подачи повестсования. То и дело читателя вырывают из мира цирка и возвращают в больничную палату, к старику Якобу. Этого контраст между его молодостью и старостью ощущается очень остро, вызывает сильные, иногда очень печальные эмоции и мысли, но он придаёт повествованию особый шарм и "глубину". Нам дают возможность почувствовать, как ощущает себя старый, очень старый человек - как говорит сам Якоб, "Мне девяносто - или девяносто три. Или так, или этак", - что он испытывает и к чему стремится, проследить, как и в какую сторону движется ход его мыслей. Для меня это было очень интересно, как и анализ этой неоднозначной, старой, но всё ещё бунтующей натуры в целом. Не менее интересно, чем наблюдать за молодым, неопытным, робким и честным ветеринаром Якобом, путешествующим вместе с передвижным цырком в старом вагоне по соседству с лошадьми.
Тут, раз я уже начала, я хотела бы отметить, что персонаж Якоба Яновского очень уж мне приглянулся. Могу сказать, что теперь это, если и не самый любимый мой книжный персонаж, то однозначно один из. Двадцатитрёхлетний девственник-ветеринар, который, как и его отец, любит и всецело посвящает себя лечению животных, обладает огромным, честным, смелым и преданным сердцем. Он не лишён присущей ему застенчивости и робости, особенно в обращении с Марленой - дрессировщицей, в которую влюбляется с первых дней путеществия вместе с цирком. Так же не лишён он благородства и желания помогать людям. Вместе с тем он способен и на сильную ненависть, а та же способен он на всё, ради защиты тех, кто ему дорог. Все эти качества очень органично сочитают в себе его достоинства и недостатки. Персонаж вызвал во мне симпатию, и. если честно, я не представляю, как его мог в фильме сыграть кто-то, вроде Роберта Паттинсона, который, в сущности, является полной противоположностью персонажа Якоба как внешне, так и внутренне. Я не знаю, как Роберт справился со своей ролью, так как, ещё раз повторяю, фильм я не смотрела, но для меня Якобом Яновским всегда будет идеально подходящий по всем параметрам на эту роль Эндрю Гарфилд
Что касается самой истории любви, идущей через роман, в ней так же есть необычные детали, но, всё же, я не буду спойлерить. Мне остаётся только ещё раз повторить, что книга замечталеьная, и заслуживает 11 баллов из 10. Советую прочитать всем, кто хоть немного заинтересовался, и вы не пожалеете. Я приведу тут пролог книги, так как именно после его прочтения я решила взяться за саму книгу.
Пролог
Под красно-белым навесом дешевой закусочной оставались трое: Грейди, я и продавец. Мы с Грейди сидели за обшарпанным деревянным столом, а перед нами на помятых оловянных тарелках красовались гамбургеры. Продавец за стойкой скоблил лопаточкой сковородку. Он уже довольно давно выключил жаровню, однако вокруг продолжал витать запах жира.
Больше на ярмарочной площади, столь недавно кишевшей людьми, никого не было, если не считать нескольких здешних работников и горстки мужчин, толпившихся в ожидании у шатра стриптизерш. Они нервно поглядывали по сторонам, низко надвинув шляпы и засунув руки глубоко в карманы. Что ж, они не будут разочарованы: в шатре их ждет Барбара, готовая пустить в ход свои чары.
Прочие горожане — лохи, как называл их Дядюшка Эл, — уже побывали в зверинце и направились к шапито, где грохотила музыка. Музыканты, как обычно, гнали свой репертуар до того громко, что уши закладывало. Происходившее под куполом было знакомо мне до мелочей: как раз сейчас парад-алле подходит к завершению, и Логги, воздушная гимнастка, возносится над манежем.
Я уставился на Грейди, пытаясь вникнуть, о чем он мне твердит. Он огляделся и наклонился ко мне поближе.
— А кроме того, — сказал он, встретившись со мной взглядом, — сдается мне, сейчас тебе как никогда есть, что терять. — Он многозначительно поднял бровь. Сердце у меня замерло.
Купол взорвался громом аплодисментов, и музыканты плавно перешли к вальсу Гуно. Я инстинктивно взглянул на зверинец, поскольку это был сигнал к выходу слона. Марлена либо готовится взобраться к Рози на макушку, либо уже там.
— Мне надо идти, — сказал я.
— Сиди, — остановил меня Грейди. — Ешь. Если хочешь сделать ноги, неизвестно еще, когда тебе удастся поесть в следующий раз.
И вдруг музыка взвизгнула и оборвалась. Духовые и ударные слились в леденящем душу хоре: тромбоны и флейты-пикколо разразились полнейшей какофонией, туба будто бы пустила газы, а глухой лязг тарелок поплыл над куполом шапито, над нашими головами, и исчез в небытии.
Не донеся гамбургер до рта, Грейди замер, оттопырив мизинцы и широко разинув рот.
Я огляделся по сторонам. Немногие окружающие как будто застыли — все взоры были прикованы к шапито. Ветер лениво кружил по сухой земле несколько клоков соломы.
— Что это? Что стряслось? — спросил я.
— Шипи, — зашипел Грейди.
Музыканты заиграли снова, на сей раз марш «Звезды и полосы навсегда».
— О господи. Вот черт, — Грейди швырнул гамбургер прямо на стол и вскочил, опрокинув скамейку.
— Что там? Что случилось-то? — прокричал я, поскольку он уже несся прочь.
— Авральный Марш, — крикнул он на бегу.
Я судорожно обернулся к продавцу, который как раз срывал с себя передник.
— О чем это он, черт возьми?
— Аварийный Марш, — ответил он, отчаянно стягивая передник через голову. — Значит, произошло что-то ужасное. Взаправду ужасное.
— Например?
— Да что угодно: пожар в шапито, паника, да мало ли что. Ох ты, боже мой. Бедняги лохи, должно быть, еще ничего не знают. — Он нырнул под навесную дверцу и убежал.
И воцарился хаос. Продавцы сладостей перепрыгивали через прилавки, монтажники выбирались из-под откидных пологов шатров, чернорабочие неслись сломя голову через ярмарочную площадь. Все и вся, что имело хоть какое-то отношение к «Самому великолепному на земле цирку братьев Бензини», устремилось к шапито.
Мимо меня галопом пронесся Алмазный Джо.
— Якоб, зверинец! — прокричал он. — Звери на воле! Скорее, скорее, скорее!
Мог бы и не повторять. Ведь там Марлена.
Приблизившись, я всем телом почувствовал гул. И чертовски испугался, поскольку он был тоном ниже, чем обычный шум. Земля задрожала.
Я ввалился внутрь и первым делом наткнулся на яка — его огромная кучерявая грудь была подобна стене, копыта разлетались в стороны, из красных ноздрей пыхал огонь, глаза вращались. Он проскакал до того близко, что я отпрянул и, встав на цыпочки, буквально вдавился в брезент, чтоб не попасть на его кривые рога. В его загривок вцепилась отвратительная гиена.
Торговый ларек в центре шатра рухнул, и теперь на его месте был пестрый клубок лап, пяток, хвостов и когтей, и все это рычало, визжало, мычало и ржало. Над этой грудой возвышался белый медведь, слепо размахивая огромными лапами с острыми когтями. Он задел ламу и сразил ее наповал — БУМ! Лама рухнула на землю, шея и ноги распластались, словно лучи пятиконечной звезды. Сверху раздавались вопли и трескотня шимпанзе, которые раскачивались на веревках, держась подальше от кошачьих. Зебра с безумными глазами оказалась совсем рядом с припавшим к земле львом, и тот ударил ее лапой что было сил, промахнулся и вновь ринулся на нее, прижавшись животом к полу. Я обшарил шатер глазами, надеясь отыскать Марлену.
Но вместо нее увидел крупную кошку, скользнувшую к переходу, который вел к шапито. Это была пантера. Когда ее гибкое черное тело исчезло в брезентовом туннеле, я замер в ожидании. Если лохи и не знали, то сейчас узнают. И правда, прошло лишь несколько секунд — и послышался пронзительный крик, а за ним еще один, и еще, а потом все вокруг заполнили громыхающие звуки: это зрители пытались через головы друг друга выкарабкаться с трибун. Музыка вновь взвизгнула и оборвалась, но на сей раз больше не заиграла. Я закрыл глаза: «Господи, сделай так, чтоб они выбрались через задний вход. Прошу тебя, Господи, лишь бы они не пытались пробраться здесь».
Я вновь открыл глаза и оглядел зверинец, исступленно ища ее. Боже мой, кто бы знал, до чего порой трудно отыскать девушку и слона!
Заприметив наконец розовые блестки, я чуть было не вскрикнул от облегчения. А может, и вскрикнул. Не помню.
Она стояла у стенки с противоположной стороны, тихая, словно ясный день. Блестки сверкали подобно алмазам, и вся она была как мерцающий маячок среди множества пестрых шкур. Она тоже заметила меня и, встретившись со мной взглядом, задержала его будто бы на целую вечность. Держалась она хладнокровно и никуда не спешила. И даже улыбалась. Я начал было к ней пробираться, но что-то в ее взгляде заставило меня замереть на месте.
Этот краснорожий сукин сын стоял к ней спиной и изрыгал проклятия, размахивая руками и вращая тростью с серебряным набалдашником. Его шелковый цилиндр валялся рядом на соломе.
Она за чем-то потянулась. Между нами пронесся жираф, длинная шея которого грациозно покачивалась даже в этой суматохе — и тут я увидел, что она схватила железный кол. Она держала его непринужденно, возя концом по сухой земле. Потом вновь мечтательно взглянула на меня. И, наконец, взор ее скользнул в сторону маячащего перед ней затылка.
— О боже, — пробормотал я, вдруг сообразив, что к чему. И тут же рванулся к ней и закричал, хотя понятно было, что она меня не услышит: — Не смей! Не смей!
Она подняла кол над головой и опустила вниз, разбив его макушку, словно арбуз. Череп раскололся пополам, глаза широко раскрылись, рот застыл в виде буквы О. Он рухнул на колени и уткнулся лицом в солому.
Я был до того ошарашен, что не шевельнулся, даже когда вокруг моих ног сомкнул свои гибкие лапы молодой орангутанг.
Как давно это было. Боже, как давно. Но до сих пор не могу выкинуть все это из головы.
Обычно я не распространяюсь о тех временах. Никогда не распространялся. Непонятно только, почему: я работал в цирках около семи лет, и о чем же еще рассказывать, как не об этом?
На самом деле, все мне понятно: я никогда себе не доверял. Боялся сорваться. Я знал, как важно сохранить ее тайну, и ведь хранил эту тайну на протяжении всей ее жизни, да и потом.
За семьдесят лет не рассказал ни одной живой душе.
______