Ты с такой отрешенностью меня отпускаешь, что пугаюсь до крика птиц. Вот еще одна падает насмерть. Во мне. Я всю жизнь тебя кому-то отдавал. Иногда по каплям, а иногда целыми морями. А сейчас я хочу тебя оставить себе одному, всю без остатка, до иссушения. Знаешь, если опустить голову в море так, чтобы одно ухо ушло под воду, а в другое ты будешь нашептывать мне свои ураганы, то получатся волны. Так рождаются волны. Это происходит всегда, когда кто-то солнечный доверяет кому-то соленому свое внутреннее. От неба и одиночества рождаются маленькие принцы. Это еще Экзюпери доказал. Настоящий взрослый Экзюпери, с серьезным именем Антуан, вытащил из своей головы маленького светлого мальчика с другой планеты и отпустил его. Почему же тогда я не могу вытащить тебя из своего сердца и отпустить? У меня там — смрад и холод. Это все птицы. Разбитые, гнилые. Они разбивались очень часто. Я так несерьезно к ним относился, а они, когда совсем мертвые, такие гадкие и страшные, что мне дышать стало нечем. И вот твоя птица, последняя, огромная-преогромная, она наверное меня окончательно добьет! Птице мало места. Она становится все больше и больше, чернее и чернее. Ей нечего клевать и тут она замечает мир вокруг нее, мое комковато-пустоватое сердце. Как рыбка, раскачивающая аквариум, чтобы выбраться из плена. Но плен ли это? Птица-птица, плен ли? Подожди. Ты улыбаешься и целуешь меня в запястье, там, где пульс. Птица засыпает, она не бьет меня изнутри своими липкими крыльями. Не дай разбиться моей птице. Не отпускай меня.

[q]