— Вы снимали фильм на собственные деньги. При этом на пресс-конференции сказали, что не надеялись на выход картины в свет: полагали, что она может лечь на полку. В чем же тогда была мотивация?
— На собственные деньги — потому что хотелось снять. Я дала почитать сценарий нескольким посторонним людям, увидела их искривленные лица и поняла, что не хочу ничего этого. Я действительно готова была к тому, что фильм ляжет в стол, и снимала его ради личного высказывания. Бывают же жесты в сторону благотворительности — вот и мне хотелось полностью очистить нашу картину от элементов коммерции.
— После «Богини» вы говорили, что сами сыграли там главную роль из соображений экономии — чтобы не платить приглашенной актрисе гонорар. Ангела смерти, медсестру Таню Неубивко вы писали под себя?
— Нет, там тоже должна была быть одна артистка, которая потом стала мне противна и сорвалась. Думаю, что к лучшему — кто бы еще мог сыграть эту роль комически? А если бы она ушла в «серьез», не знаю, что мне пришлось бы сделать.
— А исполнительницы двух других женских ролей — они вам были ясны уже на уровне сценария?
— Таня Друбич и Оля Кузина — да. Они — такие в хорошем смысле безумцы, они доверяют мне и хотят работать, идти на эксперимент. У нас с ними возникло настоящее соратничество, как и с Земфирой, которая, конечно, была моим главным соратником на этом фильме. Он же действительно сделан буквально нами вдвоем — у меня не было ни второго режиссера, ни ассистента по актерам, все снимали в одном подвале, переставляя декорации. Не было денег, чтобы взять хорошего оператора и заплатить гонорары артистам, по поводу чего я до сих пор переживаю. Безумный оказался эксперимент.
— Одной из героинь вашего фильма стала Москва, а одной из тем — ваша рефлексия по поводу разрушения города.
— Любой вид гражданской активности для меня скучен и воспринимается как насилие. Пройдя и советские годы, и перестройку, сейчас я уже хочу заниматься только работой, не тратя себя на политические перетурбации. Но, когда сносят эти красивые старые дома, я не могу молчать. Мы взяли в «Архнадзоре» реальный перечень адресов уничтоженных зданий — у нас в фильме они называются порталами, и перечислили их по нашему «волшебному» радио: снесен портал по такому-то адресу, по личному распоряжению мэра. Это все архитектурные преступления, за которые никто не понес наказания и которые превратили наш город в скопление уродливых торговых центров.
Ты можешь возмущаться, но это никак не влияет на их решения. Теперь вот до «Красного Октября» добираются. Хотят построить там «элитный жилой комплекс» — как будто мало у нас таких комплексов. Печально все это. Варварство, вандализм, бескультурье. Но если кому-то это надо объяснять, значит, объяснять бессмысленно.
— Где находится тот прекрасный лес, в котором снят первый эпизод фильма?
— Мы не нашли красивого здания, где можно было бы снимать за небольшие деньги, и сняли этот «портал» в лесу, недалеко от Пахры, которая, кстати, теперь тоже стала Москвой. Так что и эта красота тоже ненадолго. Ужас! Но ведь за все бывает расплата — как и следует из моего фильма.
— Я так понимаю, вы не видели других конкурсных фильмов на фестивале, потому что выпускали спектакль в МХТ?
— Да, я буквально из одного темного пространства, репетиционного помещения, переместилась в другое темное пространство — кинозала. Это спектакль по «Свидетелю обвинения» Агаты Кристи в постановке французского режиссера Мари-Луиз Бишофберже. Ту роль, которую играю я, в кино играла Марлен Дитрих. Но я специально не стала смотреть тот фильм Билли Уайлдера…
— А современное кино вы смотрите? Представляете себе, в какой контекст попадает «Последняя сказка Риты»?
— Я в Канне видела картину Каракса (Holy Motors на ММКФ была представлена в программе Петра Шепотинника «81/2 фильмов». — «Известия» ;), которая мне тоже показалась вне всяких контекстов. Я не знаю, как вписываться в контекст и надо ли вообще это делать. Кино должно быть очень личным. А эти контексты, быстро настриженные, они из тебя и быстро выскакивают. Такие вот коленкоры.
— Вы уже придумали ваш следующий фильм?
— Нет, я думаю, мне надо в санаторий. Можно я немного помолчу? Обет молчания очень недооценен и, думаю, полезен не только мне. Другим бы тоже советовала помолчать — годик-другой.